Роман поднялся с постели и, потирая слегка занемевшую руку, подошел к музыкальному центру. Подумав немного, взял с полки лазерный диск с дирижаблем и римской цифрой «три» на обложке, достал его из коробки и засунул в проигрыватель. В массивных колонках мощностью по пятьсот ватт каждая зашипело, и квартиру сотрясли звуки Immigrant Song.
Сразу взбодрившись, Роман подошел к окну, распахнул его и, еще раз глубоко вздохнув, но теперь уже с удовольствием, отправился в душ.
Эту квартиру Роман Меньшиков купил чуть больше года назад.
Тогда в ней жили старичок со старушкой, которые, судя по всему, были предпоследними в каком-то древнем дворянском роду. Их дети давно уехали в далекие заграницы, содержать огромную квартиру в сто семьдесят метров старикам было не по силам, и далекие родственники то ли Рюриковичей, то ли Романовых решили уехать к детям, а квартиру, понятное дело, продать.
Четырехкомнатная квартира в переулке Антоненко, в трех минутах ходьбы от Исаакиевского собора, находилась на третьем этаже. Старинная мебель, которую увезти за границу не представлялось никакой возможности, была продана.
Столовый гарнитур, в который входили большой овальный стол на львиных ногах, двенадцать стульев, вызывавшие острое желание вспороть их складным ножом, и кафедральный буфет, достававший до четырехметрового потолка, украшенного лепными ангелочками, уехал в богатый частный дом за городом, камин был разобран и увезен в Финляндию, а огромную дубовую кровать весом в тонну Роман оставил себе.
На этой кровати, говорил он посещавшим его девушкам, хорошо резать королей. Но я не король, поэтому мне такая участь не грозит. Девушки обычно хихикали и охотно делали на этой кровати все остальное.
Опустевшая квартира была подвергнута евроремонту, выкрашена в светлые тона, и Роман первое время часто аукал, прислушиваясь к улетавшему в дальние комнаты эху.
Сменив хозяина, квартира стала совершенно другой.
Теперь на стенах висели постеры с изображениями великих волосатых ребят, а именно – Мика Джаггера, Карлоса Сантаны, Роберта Планта, Джимми Хендрикса и прочих монстров рока и блюза.
Среди них скромно помещался плакат девяносто на метр двадцать, на котором красовался сам Роман с микрофоном в руке. На пальцах этой руки сверкали аж целых три перстня с огромными фальшивыми бриллиантами, взгляд Романа был задушевен и проницателен, а его прическа была уложена волосок к волоску.
Роману не нравился этот портрет, но менеджер и спонсор Романа Лева Шапиро, толстый и рослый еврей, назвал его адиетом, да и девушки одобряли такой имидж…
Поэтому портрет висел, Роман со временем привык к нему и перестал раздражаться, глядя на свой конфетный образ, который совершенно не соответствовал стилю его существования.
На большом столе, располагавшемся у окна, стоял мощный компьютер с жидкокристаллическим дисплеем в двадцать три дюйма, рядом с ним можно было увидеть развалившуюся пачку лазерных дисков с портретом Романа и надписью «Вера без надежды». Надпись была сделана из колючей проволоки, а сам Роман, облаченный в телогрейку и лагерный кепарь, держал в зубах беломорину, его щеки покрывала модная трехдневная щетина, и никаких перстней на пальцах, естественно, не было.
Именно на этом диске Роман Меньшиков заработал те самые пятьдесят тысяч долларов, на которые купил квартиру. Квартира стоила как минимум в четыре раза больше, и Роман понимал, что ему неслыханно повезло.
Но не в одном везении было дело.
На эту квартиру претендовали гораздо более состоятельные люди, готовые заплатить полную стоимость, а также произвести на Романа некоторое давление, с тем чтобы он убрался с глаз долой, но другие люди, те, для которых Роман сочинял и пел свои песни, объяснили тем богатым людям, что они не правы, и богатеи тихо исчезли.
И теперь Роман жил один в просторной буржуйской квартире и был уверен в том, что никакой гегемон не придет его раскулачивать. А если и придет, то точно так же и уйдет.
И для этой уверенности у Романа были все основания.
Роман Меньшиков был популярным автором-исполнителем в стиле уголовного шансона, его диски расходились миллионными тиражами, а братва по всей России была готова носить его на руках.
Такие дела.
Из ванной доносился плеск, и сидевший на подоконнике рыжий кот по имени Шнырь терпеливо ждал, когда его повелитель выйдет и даст бедному несчастному животному ежедневную порцию «Вискаса».
Наконец плеск прекратился, и из ванной с полотенцем на шее вышел мокрый Роман.
Он посмотрел на Шныря, сделал музыку потише и сказал:
– Ну что, скотина безрогая, жрать небось хочешь?
Скотина соскочила с подоконника и, подойдя к Роману, стала тереться о его ноги, мурлыча и преданно щуря глаза.
– Жрать-то ты готов, – укоризненно произнес Роман, – а чтобы хоть раз бардак в комнате прибрать – так нет тебя!
Роман направился к холодильнику, и Шнырь, путаясь под ногами, последовал за ним. Достав банку «Вискаса», Роман содрал с нее крышку и вывалил содержимое в алюминиевую миску, которую привез с концерта, проходившего на территории одного из исправительных учреждений.
Миску подарил ему старый зэк, который сказал, что она фартовая, и Роман, рассыпавшись в благодарностях, бережно засунул ее в дорогой гастрольный баул. Однако, приехав домой, он рассудил, что такого фарта ему и даром не надо, и из миски с тех пор стал жрать Шнырь.
