Витька босыми ногами шлёпал по росному лугу.
– Зябко. И что эту Маруську попозже привязать нельзя? – Он поёжился, вздохнул и стал привычным движением вколачивать колышек в землю. Коза – кормилица всей Витькиной семьи, стояла смирно, не мешала. В квадратных зрачках её отражался туман и тяжелые капли на стеблях пырея и плевела. Светлело с востока небо.
«А что, жаркий нынче день-то будет! – Подумалось эдак и будто развеселила мысль мальчонку. Вмиг слетела неуютная ленивая дрёма. – Купаться, можа, пустят!»
А дома уж запахи на всю избу – бабушка успела из кисшего всю ночь теста налепить пирогов и теперь жарила их в шкворчащем масле на большой чугунной сковороде.
– Внучек, ты обернулся уж? Погоди, молока из погреба, ну-ка, достань, да всем разлей. Клаву с Колей, да деда покличь. Нешто мне старой бегать за ними?
Погреб у бабушки был знатный. Не погреб – целое подземелье. В нём всегда, даже в самую жару стояла прохлада и полумрак. Лесенка за низенькой дверцей вела под землю, а там в ящиках и мешках лежало много добра: картошка, морковь, лук. На полках поблёскивали стеклянными боками банки с вареньем и соленьем. Летом ставили сюда и Маруськино густое и сладкое молоко. Был у молока секрет – если стоит долго, то самые сливки к верху собираются, их ешь, точно сметану. Но бабушка ругалась, говорила трясти банку, чтоб всем поровну доставалось витаминов. Витя вылез из погреба с молоком, так захотелось ему немного сливок, что вместо того, чтоб повернуть к крыльцу, юркнул помощник в кусты калины. Расположившись поудобнее, он снял крышку и прямо через край, вкусно чавкая, отпил густые сливки. Над верхней губой его тут же появились белые усы. Вдруг за спиной кто-то зашуршал.
«Эх, Клавка наверно, наябедничает теперь,» – с досадой подумал Витька. Он медленно повернулся всем телом, вжав виноватую голову в плечи. Сестры видно не было. Да и никого другого тоже.
«Кто там, ну? – Тишина. – Не балуй, а то камень кину!»
Шорох повторился теперь ближе, легонько всколыхнулась трава. Под куст к изумлённому Вите вышел ёж! Вышел и застыл, настороженно водя влажным черным носом. Зверёк будто оценивал – можно ли доверять этому неизвестному жителю калинового куста, от которого так вкусно пахнет.
– Иди, иди ко мне, во – молоко будешь? – Мальчишка плеснул из банки в крышку, но всплеск напугал нового знакомца, и тот скрылся в траве. А Витя со вздохом поднялся и пошёл звать всех к завтраку.
Садясь за стол, семья помолилась на красный угол. Вкусно было жевать горячие пироги и запивать холодным молоком. Но вид у Виктора показался всем отстранённым.
– Что это ты с утра, как туча дождевая? – Первым заговорил дед.
– Наверно устал, пока Маруську выводил, молоко доставал, да вас созывал. – Про слизанные сливки бабушка предпочла не упоминать, что с ребёнка возьмёшь? Она сама лично стёрла ему фартуком с лица выдающие секрет белые усики.
– Не устал.
– А чего ж тогда? Уж не заболел ли?
– Нет. Я… Ба, я ведь отпил густоту-то. Вот… спрятался в куст и отпил, а тут он!
Бабушка перекрестилась и с тревогой переспросила:
– Кто, милок, кто он-то?
– Ёж! Да такооой – круглый, большой, как шапка! И глазки-бусины и нос чернюшщий!
Тут наперегонки затрещали младшие: «Где видел? Что не поймал? Я б не упустил!»
– Я ему молока хотел дать, а он струсил и убежал. Такой ёж! Эх.
Бабушка погладила расстроенных внучат по головам:
– Это хорошо, что убежал. Ежам молоко-то вредно! А горю твоему мы поможем. И вы, озорники, с гостем лесным познакомитесь. Но, уговор: ведите себя прилично! Громко не кричите да руки к иголкам не тяните! Ладно?
– Ладно! – закричали счастливые ребятишки.
Начались приготовления: из катуха принесли яйцо, бабушка сварила каши без соли, выловила из супа куриного мяса. В отдельное блюдечко Клава налила воды:
– В такой тёплый день на солнышке печёт. Пусть угостится и напитками!
Все угощения разложили на нижней ступеньке крыльца, а дети сели ждать колючего гурмана. Ёж никак не появлялся, но зрители не расходились.
– Ну, чего сидеть? Давайте, на речку бегом, а как накупаетесь так и ждите хоть до вечера.
С огромной неохотой, после уговоров и даже угроз со стороны старших ребята побрели купаться.
Пока плавали всё ждали – не крикнет ли бабушка, что пришёл ёж.
Вернулись домой к обеду, похлебали окрошки и снова на крыльцо. Тихо сидят – прислушиваются. Не идёт ёж!
Вот уже бабушка пошла на вечернюю дойку к Марусе, солнце к западу повернуло. Дед затеял чинить косу – громко стукал, выправляя полотно, да и после – вжик-вжик камешком – точил. Не выдержал Витя: «Не шуми, дед, ежа спугнёшь!» Старик только в бороду крякнул, пряча улыбку.
Когда вовсе присело за луг солнце, а с реки потянулся туман Коля со вздохом махнул рукой:
– Всё, братка, не вернётся твоя колючка. Видно здорово ты его под кустом-то пугнул.
Клава звонко зевнула и ушла в избу. Один остался Витя на крылечке. И тут тихий шорох донесся до его слуха. Или показалось? Нет, точно, вышел из-за погреба ёж. Пошелохнуться боялся Витька – ну, как снова убежит. Но лесной гостишка не собирался драпать, он обнюхал воздух и быстренько посеменил через двор к угощенью. «Ест! Во какой! Ест и не боится меня!» – счастлив был Витюшка. И ёж доволен.
