– Бабуля… Бабушка моя родная, прости… Прости, я не знала. Я не хотела… – сбивчиво и жалобно шептала Рита, вцепившись руками в промокшую спортивную сумку.
Полупустой пригородный автобус беспощадно трясло по ухабам грунтовой дороги. Рита, скомкавшись на заднем сидении, не замечала ни тряски, ни холода. Из открытого люка в крыше дуло так, будто автобуса никакого нет, а три его унылых пассажира странно скачут по дороге среди заросших сорной травой полей, отданные на расправу ветру и холодной октябрьской мороси.
Автобус подпрыгнул на очередной кочке и Рита пребольно ударилась головой о поручень. Боль её отрезвила: она вытерла лицо рукавом куртки и огляделась – не смотрит ли кто. Никто не смотрел. Водителя с её места не было видно. Пожилой мужчина на переднем сидении непрерывно смотрел в окно, его спина мелко подрагивала, будто он совсем замерз. Чуть ближе сидела женщина средних лет: одета совсем не по погоде и уткнулась в экран смартфона – даже покачивается и подпрыгивает на ухабах с ним в такт.
«Чтобы не потерять зрительный контакт» – усмехнулась Рита и застыла: как она смеет шутить? Как она смеет жить, вообще? После того, что натворила? После того, как бабушка просила её остановиться, а она…
***
– Бабуль, знакомься: это моя подруга Инга. Мы с ней в одном институте учимся, правда на разных факультетах, – Рита без стука открыла дверь в бабушкину комнату, – Она сегодня останется ночевать у меня, ладно? Поможешь уговорить родителей?
Анна Никифоровна отложила вязание и перевела взгляд сначала на внучку, а затем на девушку за ее спиной. Разглядев шагнувшую в комнату незнакомку, старушка взрогнула, но, пересилив себя, вежливо сказала:
– Здравствуйте, Инга. У Вас что-то случилось?
Инга поставила на пол рюкзак, посмотрела на старушку, сидевшую в глубоком мягком кресле, – вылитая Ритка: обе невысокие и круглолицые, у обеих волосы забраны в пучок; затем молча кивнула на Риту, которая осторожно присела на подлокотник бабушкиного кресла и приобняла Анну Никифоровну за плечи.
– Ну, бабуль, ты чего какая сегодня строгая? Ты ж всегда на моей стороне, – она чмокнула старушку в пергаментную щеку и почувствовала, как бабушка напряглась. Это почему-то рассердило Риту, – Бабушка, ты меня удивляешь! Это я попросила Ингу ночевать у нас. Мне нужна её помощь, слышишь? Ну, что ты как каменная?!
Анна Никифоровна не отстранилась, но, будто не замечая внучки, внимательно смотрела на девушку у дверей. Мятая лиловая толстовка не первой свежести, джинсы, едва достающие до щиколоток, потертый серый рюкзак со множеством разномастных фенечек и брелоков, с исписанными черной ручкой боками. И на контрасте с этим, в ореоле небрежной прически зеленовато-серых волос – жгучий взгляд черных глаз, тонкий умелый макияж и…
– Инга, можете объяснить, почему такую татуировку решили сделать? И почему на лице? – старушка чуть вытянула шею в сторону гостьи.
– Бабуль! Ну, ты даешь!..
– Ничего, Рит. Я объясню, – Инга шагнула вперед и присела перед бабушкой так, чтобы её ярко-красная татуировка под правым глазом оказалась на уровне бабушкиного лица. Слишком близко присела, чтобы это можно было расценить сколько-нибудь вежливым, – Это по глупости было, бабуль. Проспорила ребятам во дворе.
Анна Никифоровна наклонилась еще чуть ближе, заставив Ингу отодвинуться.
– Почему не сведешь? Раз по глупости сделала?
Инга долгим взглядом посмотрела на бабушку, будто к чему-то прислушиваясь, потом резко встала и сделала три больших шага к выходу из комнаты:
– Ритусик, как хочешь, а я домой, – сказала она странным голосом: заглатывая воздух, словно ей не хватает дыхания.
– Инга, стой! – крикнула Рита ей вслед, а потом обернулась к бабушке и быстро зашептала, – Блин, бабуль, если ты так, то тогда я у Инги ночевать останусь. Она, кстати, не против. Это я её уговорила у нас ночевать – знала, что ты волноваться будешь.
Сказала и выбежала в коридор.
Анна Никифоровна охнула и прокричала в ответ:
– Оставайтесь! Только Инга у меня в комнате переночует!
– Спасибо, бабулечка! – обрадовалась Рита где-то уже в прихожей. А старушка, сворачивая в котомку вязание, думала про татуировку в виде кровавой пентаграммы и про то, как отшатнулась Инга, когда она начала безмолвно читать молитву, глядя ей в лицо…
Рита пяткой прикрыла дверь в свою комнату, держа в руках две чашки горячего чая и зажимая свободными пальцами пакеты с вафлями и печеньем. Инга сидела на полу, проигнорировав и незаправленную кровать и вполне аккуратное кресло у окна, и скролила ленту смартфона.
– Не дуйся: просто бабушка за меня переживает очень. Я у неё единственная внучка, – Рита опустилась рядом, – Пей чай и давай готовиться. Я в этих делах ничего не понимаю, но…
– Единственная? А что это за парень на фотографии? – Инга приняла кружку из рук подруги и качнула головой в сторону большого семейного фото, висевшего над письменным столом.
На фотографии сидели, обнявшись, Ритины родители – такие же, как сейчас, но на шесть лет моложе. Возле матери, положив руку ей на плечи, стояла девочка Рита – две косички, коротковатое платье и лицо такое, будто сейчас чихнет (так и случилось, когда фотограф щелкнул камерой). А со стороны отца, засунув руки в карманы джинсов, стоял мальчишка. Нестриженый, нахохлившийся вороненок, повыше и постарше девочки, но очень на неё похожий.
