Рита, в первые годы их совместной жизни, называла его «зай», нет, не «зая», а именно «зай», которое было больше похоже на «эй». «Эй, иди ужинать» или «Эй, будильник прозвенел, пора вставать». Пару лет спустя, он стал Петровым. Сухо, конечно, но как-то более осмысленно и фундаментально.
Жить с Ритой было Петрову сложно, но он почему-то никогда, даже в своих самых смелых фантазиях, не представлял, что рядом с ним может быть другая женщина. Он боялся Риту, и, одновременно, он к ней привык. Привыкал долго и болезненно. Сначала ему пришлось принять то, что категорически запрещены все слова с уменьшительно-ласкательными суффиксами. Никаких вилочек, тарелочек, собачек и кошечек, тем более никаких «милых» прозвищ. Назови он её хоть раз Ритусей, и их совместной жизни точно пришёл бы конец. Поэтому, даже в минуты интимной близости, Рита всегда была только Ритой. Он – Петровым.
– Мне было хорошо. Спокойной ночи, Рита.
– Мне тоже всё понравилось, спи, Петров.
Если отсутствие в словах суффиксов «чк» и «чн», Петров пережил достаточно спокойно, то требования Риты по поводу подтверждения его к ней любви были ему не совсем ясны. До него долго не доходило, что вынести утром мусор – это любовь. Вымыть после ужина посуду – это тоже любовь. А вот поцелуй в шейку, нет, в шею, конечно, это пошлость.
Но он привык. Безропотно выносил мусор, мыл посуду и складывал грязные носки и трусы в корзину для белья. Он, и правда, любил Риту, а она любила Петрова. Поэтому его всегда ждал горячий ужин вечером, а утром – идеально выглаженная рубашка. Рита интересовалась делами Петрова на работе. Не навязчиво, больше из приличия. Он рассказывал долго и нудно. Рита кивала головой и думала о том, что у Петрова самые красивые глаза. Петров в ответ спрашивал, как прошёл день у Риты. Она улыбалась, пожимала плечами и отвечала что-то типа: «Как обычно, ничего нового. Может, чаю?». Петров отказывался, доставал из холодильника бутылку пива:
– Рит, я же говорю, на работе кошмар. Расслабиться надо. Я одну только…
– Петров, а ты меня зачем спрашиваешь? Я вот тоже себе сейчас бокал вина налью, лёд у нас, кстати, есть? Ты же знаешь, что я со льдом люблю…
– Лёд есть. Да. Я пойду?
– Господи, иди уже. Спрашивает он меня…
Петров не любил такие моменты. Неловко ему было. Он сжимался и становился на полголовы ниже. И как-то уже пива не хотелось, и футбол смотреть тоже. Но он шёл, конечно.
И жили бы они так и дальше: у Петрова – глаза красивые, а у Риты – свиные отбивные лучше маминых. Жили бы в любви и согласии, если бы не аллергия Петрова на цветы. Нет, у него не было аллергии на пыльцу или запах – он покрывался красными пятнами, когда их надо было покупать! Вдобавок к этому, у него ещё начиналась паническая атака, повышалось потоотделение, и он пулей выскакивал из цветочного магазина. А Рита цветы любила, и ей бы проявить женскую мудрость, понять и простить, но она пошла на принцип:
– Петров, у нас три вазы в доме.
– И что?
– И два цветочных магазина рядом с домом.
– И что?
– Ничего.
Петров выдыхал, вытирал пот со лба и давал себе обещание завтра же купить жене цветы и не покупал.
Рита грустила. Глаза у Петрова были уже не такие и красивые, а отбивные получались пересоленными и подгоревшими.
А потом появился Сидоров. С большим букетом роз. Рита никогда раньше не замечала, что у этого, на первый взгляд, неприметного мужчины, такие красивые глаза. Столько лет работают вместе, а она как-то проглядела.
История умалчивает о том, как Рита называла Сидорова, но только доподлинно известно, что Ритуся больше никогда не считала поцелуй в шейку, да, именно в шейку, пошлостью.
Телефон завибрировал, и почти мгновенно комната наполнилась громкими звуками рекламы из далёких девяностых. Звонил будильник. Рита, не открывая глаз, потянулась рукой к тумбочке и наощупь его выключила. Следующий должен был зазвонить через десять минут. Потом ещё одни через пять. И, наконец, четвёртый – через три минуты после третьего. Звонок четвёртого будильника означал, что наступление утра неизбежно, иначе Риту выгонят с работы за очередное, пятое за месяц, опоздание. Прослушав четыре раза: «Утро пора вставать, тебя тянет ещё поспать, но сильней во сто крат бодрящий аромат. Лучшее разбудит вас – кофе в ранний час!», Рита всё-таки приоткрыла один глаз. Силой воли заставила себя сесть на кровати.
Неизбежное наступило.
Утро настоящей женщины, а Рита была именно такой, неизменно начиналось со стакана горячей воды. Рита действовала на полном автомате: налила воду из фильтра и поставила стакан в микроволновку на тридцать секунд. Опёрлась руками на стол и прикрыла глаза. Ровно за секунду до пронзительного звука, сигнализирующего об окончании процесса нагревания, открыла дверцу микроволновки. Достала стакан и большими глотками выпила его до дна. Живительная влага растекалась по всему организму, заставляя его начать функционировать. Тело запустилось, мозг нет. Рита по опыту знала, что способность думать придёт позже – на коврике для йоги.
Стоя в позе «собака мордой вниз», Рита поймала первую утреннюю мысль. Она была странной и состояла только из одного слова – Чингачгук! На тренинге по нейропсихологии она узнала, что первая утренняя мысль очень важна, она формирует весь день, даёт заряд энергии и чего-то ещё очень и очень важного. Обычно это работало. Вспоминала, что надо туфли в ремонт отдать, или оплатить телефон, однажды даже вспомнила, что неделю назад должна была куртку из химчистки забрать, а тут какой-то Чингачкук непонятный. Сделав сухой массаж щеткой и приняв душ, Рита явственно ощущала себя настоящей женщиной: успешной, красивой, достойной любви и счастья. Вот только как быть с Чингачгуком?
