Повозка не спеша перекатывалась с кочки на кочку, глухо дребезжа своими внутренностями. Она была внушительных размеров, высотой в два метра, шириной в полтора, а длиной метров в пять. Со стороны вся конструкция напоминала огромный деревянный гроб, по бокам заляпанная грязью из свежих луж, с козлами для кучера спереди. Дерево повозки было старым, оно потрескалось от времени, как бы рассказывая посторонним, что многое повидало в этом мире. Подтвердить эти мысли могла бы старая кляча, что еле тащила этот непосильный груз. Можно было легко представить, как в былые дни молодая кобыла без труда везет за собой эту массивную ношу. Но теперь ее глаза потускнели, когда-то упругие мышцы стали дряхлыми, да и вообще, случайный зевака сказал бы, что она вот-вот подохнет. Но возчик, что лишь изредка слегка тянул за вожжи в ту или иную сторону, знал, что эта кляча его переживет. Хотя это было бы не удивительно. Сам кучер выглядел, как древний старик. Даже сама его фигура, завернутая в теплый походный плащ, выдавала его преклонный возраст. Из-под капюшона выглядывала белая, как снег, борода, а над ней виднелся большой и широкий старческий нос.
– Давай, Бурька, почти приехали, – хриплым, скрипучим голосом подбодрил кобылу возчик.
Назвал он ее Бурькой за ее окрас, или же за характер, как у бури, неизвестно, но в любом случае, если это и было когда-то правдой, все изменилось и причем уже давно.
Начинало темнеть, а старик все надеялся успеть заночевать за деревянными стенами деревушки. Пусть не камень, но все лучше, чем ночевать у дороги, мало ли, что может случиться. Разбойники в последнее время настолько обнаглели, что пытаются ограбить ремесленника. Да, он их не боялся, но хорошенько выспаться ему уже давно хотелось.
Неплохо было бы осветить с каждой минутой темнеющую дорогу. Для такого дела сбоку от вожжей на балке висела лампа. Старик, до этого сидевший почти неподвижно, зашевелился и потянулся к ней. В его руке что-то тихонько зажужжало и защелкало. Но эти звуки не были неестественными. Старику они были, как музыка. Все эти звуки говорили, что механизм руки работает, как надо. Каждая шестерня стоит на своем месте, каждый винтик выполняет свою роль безукоризненно.
Старику не пришлось долго возиться с лампой. Он лишь провел над ней рукой, и едва уловимым движением выбросил маленький огонек из ладони на фитиль лампы. Такие бытовые мелочи всегда заставляли губы старика расплываться в улыбке.
– Еще немного, Бурька.
Телега все также поскрипывая и дребезжа, перекатывалась с кочки на кочку по ночной дороге, которая вот-вот должна была упереться в небольшую деревню.
Незадолго до этого, в той деревне, которую выбрал своей целью старик, происходили довольно необычные для такого спокойного времени события.
Богдан, заурядный крестьянин, коих в округе не счесть, но честолюбивый без всякой на то причины, запряженный плугом, вспахивал поле. Он не обладал ни медвежьей силой, ни мудростью ворона, ни хитростью лиса. Да и лицом не особо вышел. Темные лохматые волосы, узкий лоб, нос картошкой. Все, как надо. И он бы так и остался без оснований честолюбивым, если бы не одно но. Спорил он до конца, не видя крайностей и не боясь за свое здоровье. О чем на днях и вспомнили деревенские мужики.
– Богдан! Утро доброе! Все пашешь? – окликнул его сосед. Звали его Влад, и слыл он в округе самым ушлым, дошлым мужичком. Во всем пытался найти выгоду, да и вид у него был подходящий под характер. Всей своей внешностью он напоминал упитанного крыса. Маленькие и блестящие глаза, будто цеплялись за любую возможность облапошить соседей. Лысина его блестела от пота и отражала солнце, и играла своего рода маяк, завидев который, все старались обходить стороной, чтобы не налететь на скалы коварства.
– Ах, мать перемать! Занозу из-за тебя засадил! – Богдан остановил деревянный плуг, осматривая занозу в большом пальце ноги, а затем зло зыркнул за соседа, – Пашу. И ты паши, не мешай.
– А мог бы не пахать, – с усмешкой заметил Влад, – не слыхал еще? Барин за вторым оброком едет и…
– Твою ж…! Опять? Ни в какие ворота, сколько можно? Такими темпами его мужики подальше пошлют, а может, и на кол наденут. Ха! Вот было бы зрелище! – Богдан мечтательно посмотрел куда-то вдаль, затем вернувшись в реальность, добавил, – и что это значит, “мог бы не пахать”? Как раз таки придется пахать, да поболее, чем прежде.
– А вот и нет, мой друг, – плутоватого осклабился Влад, – ты же мастер по спорам, это глупо отрицать, – он, подложил руки под грудь и облокотился о столб ограды, – так поспорь с барином, скажи то, да это. Не осилим, скажи. Голову он тебе не порубит, слишком уж ты ценный. А ежели все получится, мы с мужиками тебе часть этого оброка отдадим. Будешь, как в масле кататься этот год. А то и два. Что скажешь, А? – Влад попытался весело подмигнуть, но вышел на лице обычный для него заговорческий прищур.
– Два года говоришь… – он вперил руки в бока, несколько раз глубоко вздохнул, с трудом представляя, как катается в масле, и зачем ему вообще в нем кататься. Но он во всех красках представил, сколько можно выручить с продажи излишек, как будут ему благодарны соседи, и почти не задумываясь, согласился, – Хорошо, скажи мужикам, что все сделаю, только пусть они для меня там оброк уже готовят. Может хоть так получится на волю вырваться.
