Как только я увидел её, сразу понял, что моя мама не сгущала краски, когда после окончания седьмого класса обещала на всё лето отвезти меня на перевоспитание в станицу, подальше от города и друзей. Она действовала по принципу: для того чтоб услышать себя, нужны молчаливые дни и много работы!
В дороге мамаша то и дело твердила:
– В крестьянской семье ты не разгуляешься. А то из-за этой улицы совсем учёбу забросил, от рук отбился, по дому ничего не делаешь, даже к моему приходу с работы печь не растопишь, на вокзал за углём не сбегаешь.
Отца у меня нет, и я как вольный ветер, то с ребятами в чужой сад заберусь, то на элеваторе из самопала стреляю голубей и воробушек, а летом полдня на реке пропадаю. Насколько себя помню, до седьмого класса ни одной книги не прочитал. Рос, как травинка в поле, без присмотра, пользуясь моментом, что мать весь день на работе.
Жили мы бедно, вот и гнал меня голод с коммуналки на улицу, там с ребятами, с такими же голодными сверстниками, весь день мотались по городу с думой, как и где кусок хлеба добыть.
Своими нотациями, порой сквозь слёзы, мать так меня достала, что я был готов ехать к чёрту на кулички. А ехать, оказалось, от Краснодара и не так далеко, всего то 80 км. Выйдешь, бывало, на берег Кубани в ясную погоду, и кажется, горы рядом, руки протяни, и ты их сейчас обнимешь. Однако до них пришлось чуть ли не весь день добираться с пересадками.
Там, среди Кавказских гор, родина моего отца. Живописная местность скрашивала тягости пыльной гористой дороги. И вот, мы стоим уже во дворе моей тётки Ксении Ивановны Мельниковой. И хотя она первый раз меня видит, однако нежно, по-матерински обнимает, приговаривая при этом:
– Какой худенький, бледненький, и росточком в отца не пошёл, от горшка два вершка. А сама плачет и ругает отца за то, что бросил нас и не помогает воспитывать меня.
Первые впечатления наиболее ярко подмечают характер человека. Я только посмотрел в глаза тётушки и утонул в добрых, голубых её глазах. Они сияли каким-то обворожительным светом, притягивая к себе взгляд и внимание. Мягкие вьющиеся чёрные волосы придавали лицу, чарующий соблазнительный облик. Правда, как потом окажется, за её внешним обворожительным видом, скрывался решительный и твёрдый характер: кого угодно за собой поведу! Высокий лоб и маленький курносый носик, задиристо говорил:
– Чё, трудно сладить! Не трогайте, а то будет плохо!
Моя мать, стоя перед тётушкой, готова была к её ногам припасть, вопросительно приговаривала:
– Где ещё бы я встретила такую доброту к себе?
– Ясным-ясно, тебе трудно одной воспитывать парня, помогу чем могу! Тётушка посмотрела на меня, в её взоре – я уловил искательную пристальность и надёжность.
Я для приличия целую тётушку, а сам пялю глаза на свою сестричку, стоящую поодаль, которую никогда не видел. Про себя думаю:
– Хороша чувиха, да ей все двадцать лет дашь, а мать говорила, что она всего на два года старше меня, вымахала на целую голову выше и груди больше, чем у моей мамы. Ну и что с того, что она круглая отличница, на золотую медаль тянет, а вид как у деревенской бабы: косынка на голове, ни к селу, ни к городу, на ногах тапочки из дерматина и белые носочки. Единственное достоинство – красивые длинные ножки, и то прикрыла их халатом до пяток. Я с каким-то пренебрежением подумал: «Деревня!»
Тётушка посмотрела в её сторону и говорит:
– Маринка, подойди поближе к нам, не стесняйся, познакомься со своим двоюродным братом.
Когда она оказалась рядом, и я заглянул осторожно в её глаза, понял сразу, она мой повелитель: такую ослушаться невозможно. Выше неё только звёзды. В глазах светилась решительность и смелость. Взрослые ещё долго вспоминали счастливую жизнь нашей семьи, когда мы жили вместе с отцом. Тётушка то и дело повторяла, что парню нужен отец, мать только поддакивала, да слёзы вытирала носовым платком. В какой-то момент наступила пауза, и я слышу, как сестра говорит:
– Это надолго, пойдём коров встречать.
Она выкатила из сарая два велосипеда, и один из них подаёт мне:
– Бери велосипед моего брата, катайся на нём всё лето. Брат не скоро домой придёт, он в армии, на флоте служит.
– На халяву, ништяк!
Сестра глянула на меня и рассмеялась, а я как ни в чём не бывало:
– Кантоваться рад, хевра! – Что, что! – услышал я. – Перевожу безграмотным, – промолвил я небрежно, но с достоинством:
