Морозный рисунок из кривых линий и неправильных ромбов на стекле у Парамоновых напоминает скорее произведение художника-абстракциониста, чем пейзаж зимнего леса или фантастического цветочного сада, с коими принято сравнивать сей вид природной живописи. По стеклянному холсту бегут разноцветные огоньки. Красный. Желтый. Зеленый. Синий. Оранжевый. Голубой. Фиолетовый. Снова красный. Вдруг лампочки загораются сразу семью цветами радуги, и в избе, которую, кроме гирлянды, освещает только мерцающий на тумбочке телевизор, становится почти светло.
Из окошка над печкой бабушка глядит в экран, где показывают концерт. Когда поют, это музыкальный концерт, а когда смеются и говорят – юмористический. Здесь и то, и другое. Все, кто выступает, в шапках Дедов Морозов или Санта-Клаусов, как нынче модно.
Елка на сцене – огромадная. У Парамоновых в избе поменьше, но тоже ничего: с мишурой, с огоньками, и игрушек больше, чем у них там в телевизоре. Правда, осыпаться начала помаленьку, но зато натуральная, а не пластмассовая, и лесом пахнет.
На рекламной паузе бабушка поворачивает лицо к внуку:
– Ну что, Матюш, добрый подарок Дед Мороз принес?
– Грех жаловаться.
То подбоченясь, то покрутясь, анфас и в профиль, Матвей любуется перед трельяжем новым жилетом. Когда он был маленький, на рыбалку ему надевали другой: дутый, оранжевый и без карманов, так что и не положить ничего. А в новом – карманов больше, чем до скольки он быстро считать умеет, и цвет не оранжевый, а маскировочный хаки, чтобы не пугать рыбу. Как настоящий рыбак стал Матвей. Что разгрузка на животе не застегивается, это не беда, главное – по плечам в самый раз.
Бабушке Дед Мороз подарил запчасть для сепаратора, маме – платок, Дашке – джинсы, как она заказывала, и даже размер угадал. Только папе ничего не досталось: до ветру ему некстати приспичило, а когда вернулся, то волшебного гостя уже и след простыл. Он расстроился, а бабушка, мама и Дашка стали над ним смеяться. Один Матвей не бессердечный в семье: от жалости к отцу даже всплакнул чутка. Пока вчетвером его утешали, пропустили куранты. Уже в первом часу мама с бабушкой за Новый год шампанское пили, и Дашка вместе с ними пила в этот раз. Быстро дети растут.
Утром Матвей встал раньше всех – и сразу за жилеткой. Как только папа проснулся, он стал его на рыбалку уговаривать, но только к вечеру уговорил. День впустую прошел. На улице делать нечего: Никитос болеет, снег не лепится, и дома не лучше: по телевизору – ни одного мультика, одни концерты. Тот, который шел, сейчас как раз закончился, и снова началась реклама, а после рекламы – фильм «Ирония Судьбы». Матвей уже два раза его смотрел, а бабушка – раз сто.
Из сеней с холодом отворилась дверь. Мама вошла в избу и поставила на пол два полных никелированных ведра молока.
– Ма-ам.
Она обернулась на сына, который на родительской кровати лущил конфеты из новогоднего подарка, но ничего не сказала и шагнула к печи.
– Юрка Семенов пропал!
– Как?! – Бабушка высунула голову из окошка.
– Алена заходила, у самой фонарь под глазом. Поругались, мол, в Новый год. Он ушел, телефон не отвечает. Вместе с Андрюхой сейчас по следам прошли до перекрестка в Выбутах. Спрашивает: «Маш, у вас из окна большак видать. Не проезжала из Ящеров «Газель» староверская?»
– Да можно подумать, просидели и в окно проглядели весь Новый год!
Из открытого люка в полу показалась рыжая отцовская макушка.
– Семенов Юрка в Новый год без вести пропал, говорю.
– В полицию заявляли? – Спросил отец.
– К Дим Санычу в Тямшу собираются.
– Ветер какой там?
Мать сверху вниз непонимающе уставилась на него:
– Где?! В Тямше?!
– На дворе.
– Не знаю. Нормальный!
Отец поднялся на одну ступень выше по подвальной лестнице:
– Ершонок, ложку подай.
– Ген, тебе специально совок куплен! – Завозмущалась бабушка на печи. – Сколько говорить, чтоб посуды с кухни не брал?!
– У совка края острые.
– А ложки в рот берем!
Не дожидаясь, чем кончится взрослый спор, Матвей спрыгнул с кровати, бегом бросился на кухню и вернулся с алюминиевой ложкой. Отец снова скрылся в подвале.
К тому времени, как тот выбрался наверх с жестянкой с червями, сын уже успел сходить в сени, и стоял в избе в расстегнутой шубейке и в валенках. Мама заставила его надеть рукавицы, помогла застегнуть тугие пуговицы на шубе, обмотала шею шарфом, а на голову нахлобучила меховую ушанку и завязала завязки под подбородком.
Во двор с крыльца Матвей спустился вперед отца, стащил рукавицу, послюнил палец и выставил вверх. Кожу обожгло морозом.
