– Кир, ну наконец–то я до тебя дозвонился! – в динамике раздается голос моего старого друга, с кем мы вместе учились ещё в школе.
– Дим, если мир не собирается рухнуть, то перезвони через час, – прошу его.
Я безумно устал, ночка выдалась аховой. Но ничего удивительного, ведь я же в пару с Хмельницким попал!
– К нам маленькую девочку привезли с химическим ожогом пищевода, – продолжает Ланской. – Мать не в адеквате, отказывается подписывать согласие на операцию, без нее мы не вытащим малышку.
– Так вы можете по экстренным показаниям для устранения угрозы жизни, – напоминаю о прописных истинах.
– Так и хотим, – соглашается друг. – Но сам понимаешь, какие могут быть после этого проблемы.
– Понимаю, – говорю, садясь на кровати. Голова раскалывается просто трындец.
Я уже забыл, когда нормально спал в последний раз! Дежурства, смены в клинике, обязанности заведующего… Не расхлебаешь!
– Слушай, ну постарайся найти отца, – предлагаю ему. – Попробуй у него согласие выцепить.
– Тут без вариантов, – Ланской слишком резко отвечает.
– Почему? – удивляюсь.
У меня такой случай в практике был. У годовалой девочки началось послеоперационное осложнение, мать впала в истерику и отказывалась что-либо подписывать, но мы с Хмельницким смогли достучаться до отца ребенка, он понял, что без операции малышка погибнет, и подписал все, что нужно. Мы с Саньком провели сложнейшую операцию, пошли на огромный риск, но все-таки вытащили девочку из цепких лап смерти.
Мать потом со слезами на глазах приходила, каялась из-за отказа и от всего сердца благодарила нас за спасение жизни ее дочери.
– Дим, ищи отца, – настойчиво говорю другу. – Он подпишет согласие, и ты лишишь себя кучи проблем.
– Кир, в свидетельстве о рождении в графе «отец» стоит прочерк, – мигом осаждает меня.
– Хреново, – озвучиваю свои мысли.
– Еще как, – соглашается друг.
– А мать там совсем неадекват? – уточняю на всякий случай.
– Полный! – своим заверением Ланской раз и навсегда разбивает остатки надежды на легкое спасение.
– Что конкретно с ребенком? – спрашиваю зачем-то. Хоть я прекрасно знаю зачем.
В клинике, где сейчас работает Димка, нет специалистов, которые смогут провести подобную операцию.
Им нужен грамотный торакальный хирург. Коим я и являюсь.
– Мать утверждает, что ничего, – откровенно злится Ланской. – По гастроскопии там сильнейший ожог гортани и пищевода.
– А бронхоскопию делали? – спрашиваю, пытаясь прикинуть масштаб проблемы.
– Да, – говорит недовольно. – Там незначительные локальные ожоги.
– Ребенок что–то понюхал и решил выпить? – спрашиваю у него. – Мать не уследила?
– Не мать, бабка, – поясняет друг. – Но ту сразу же по «скорой» увезли в кардиологию, с сердцем начались проблемы.
– Веселые у тебя, смотрю, пациенты, – ухмыляюсь.
– Сегодня что–то они все как на подбор, – говорит друг. – И это мы еще до Нового года не дожили.
– Ой, не говори! – соглашаюсь.
В своем отделении, видимо, самая «веселая» смена достанется именно мне. Ну не буду же я ставить на дежурство семейных на праздники, когда сам один.
Поэтому придется отдуваться за всех разом.
– Кир, приезжай, – Дима высказывает свою просьбу без каких–либо уловок и увиливания. – Без тебя мы не справимся. Сам понимаешь.
– Да куда ж там без меня, – отвечаю ему ухмыляясь. – Вот говорил же тебе! Переходи к нам! – Снова давлю на больную мозоль. – У нас в реанимации Хмельницкий и Карпов зашиваются!
– Пока не могу, – коротко бросает мне. – Они ж тут без меня угробят детвору! – выдает свои мысли.
– Все, Дим, я собираться пошел, – прерываю его муки совести. – Считай, уже выезжаю.
– Спасибо! – благодарит с жаром.
– Должен будешь, – усмехаясь, говорю. – Я с тебя так просто не слезу!
– Знаю, – соглашается со мной. – Проси, что захочешь.
– Об этом позже, – отмахиваюсь. Время не терпит. – Иди, анализы делай, да ребенка к операции готовь.
Попрощавшись со старинным другом, силой воли спихиваю себя с кровати, переодеваюсь в уличную одежду и, быстро сделав кофе, сваливаю из квартиры. Перекусить и по дороге смогу.
Путь до частной клиники, где меня ждет Ланской, занимает гораздо меньше времени, чем я рассчитывал. Я готовился к пробкам, нервякам на дороге и прочим «прелестям», но нет. Не проходит и двадцать минут, как я уже захожу в отделение.
– Как девочка? – интересуюсь с порога.
– Неважно, – честно отвечает мне друг.
– Понятно, – хмурюсь сильнее. – Согласие удалось получить? – снова задаю болезненный вопрос.
– Нет, – отрицательно крутит головой. – Мать не станет ничего подписывать.
Смотрю на Димку и понимаю, что придется самому попробовать переубедить мать, которая так и не дает согласие на операцию. Прежде, чем идти на риск, я должен убедиться, что других вариантов не осталось.
– Где она? – в лоб спрашиваю у него.
– Кто? – Ланской растерянно спрашивает.
Мой друг зашивается, и я это прекрасно вижу, но у нас нет времени вдаваться в подробности и проговаривать каждое действие.
– Мать девочки, – поясняю.
– Вот, сидит, – показывает в сторону холеной с виду женщины. – Ты что задумал? – интересуется, понимая, что я не стану задавать подобные вопросы просто так.
