– Жанна, – цедит сквозь зубы брат, плюхаясь рядом со мной на диванчик. – Ненавижу её.
– Что на этот раз? – сочувственно спрашиваю я, откладывая книжку.
Встречаюсь с ним глазами – в его, обычно тёплых и карих, сейчас полыхает костёр. Мои – не такие. Серые, спокойные и скучные, как холодная стоячая вода.
– Плохо пол помыл, ты понимаешь? Где-то там в углу её чёртовы волосины остались, а у неё ещё совести хватает нос свой корявый брезгливо морщить, и говорить, что это твои! Как будто не видно разницы – моя сестра не какая-нибудь безмозглая блондинка!
Вздыхаю, откидываясь к стене и привычно стукаясь затылком о прохладную эмаль спинки кровати. Думаю, Жанна была серьёзна, предъявляя обвинение – волосы у нас с ней примерно одинаковой длины, а зрение у неё плохое.
– А потом она стояла надо мной с калькулятором и считала, – продолжает Руслан, – сколько она бы заплатила уборщице за такую паршивую работу, и сколько ей обходится прокормить нас и одеть!
Слова у него заканчиваются, а эмоции всё ещё распирают, поэтому он просто утыкается лицом в ладони и рычит. Машинально протягиваю руку, чтобы запустить пальцы в его волосы и слегка потрепать их фирменным успокаивающим жестом «старшая сестра». А старше я на год и четыре месяца, и этот нервный паренёк – мой лучший и единственный друг. Единственный – с тех пор, как умерла мама.
– Давай сбежим, – говорю бесцветным голосом. – Прибьёмся в какой-нибудь детдом. Может, там будет лучше, как считаешь? Осталось-то чуть больше двух лет потерпеть. А потом я найду работу и оформлю опёку над тобой.
Я произношу это очень тихо, почти шёпотом, но всё сжимается внутри при мысли о том, что бы с нами сделала Жанна, если бы вдруг услышала.
Он недоверчиво смотрит на меня. Мы только что поменялись ролями – обычно это он подговаривает меня совершить какой-нибудь опрометчивый поступок, а я холодным разумным тоном успокаиваю его и отговариваю от безумной идеи.
– Ты так шутишь, да, Кать?
Дверь распахивается, и мы подпрыгиваем, хватаясь за руки и перепуганно глядя на Жанну. Нет, конечно, она не могла слышать последнюю мою фразу, даже если бы подслушивала у двери.
– Ужин, – презрительным тоном говорит эта женщина, постукивая ногтем по циферблату наручных часов, резко разворачивается и уходит, закрыв за собой дверь.
– Она же не… – выдавливает из себя Руслан.
– Нет, – отвечаю твёрдо. – Просто мы опаздываем на ужин аж на три минуты. Какое свинство с нашей стороны!
Она мамина двоюродная племянница. До того, как мама ушла, мы её и видели-то всего несколько раз, на семейных торжествах. И ни разу у меня не возникало к ней приязни – холодная, высокомерная, всегда стояла поодаль от толпы доброжелательных родственников и смотрела на всех с презрением.
Однако же, когда пришло время, лишь она одна из всей этой добродушной толпы согласилась взять нас к себе. Мы с братом довольно быстро сошлись во мнениях, зачем она это сделала: очень удобно, должно быть, такой, как она, иметь под рукой кого-то, на кого можно изливать свою желчь.
– Мы сделаем это, – шепчу брату на ухо прежде, чем последовать за ней. – Скоро.
Стол уже накрыт по всем правилам, словно Жанна ужинает не с двумя ненавистными ей приёмышами, а ждёт в гости как минимум директора крупной компании. К пище и посуде она нас не подпускает – готовка для неё святое, нам остаётся чёрная работа вроде стирки, глажки, уборки.
Первое, второе, салат, десерт. Белая скатерть, голубые салфетки. Сияющие столовые приборы, ножи и ложки справа, вилки слева. Твёрдые деревянные стулья с высокой прямой спинкой. Сутулиться нельзя. И тишина. Разговаривать за едой тоже нельзя.
Я боюсь поднимать глаза, словно Жанна может случайно прочитать в них мои намерения. Боюсь за брата – не нужно было ему пока говорить, у него всегда всё как маркером на лбу написано. И посмотреть на него не могу, тоже боюсь – вдруг она сочтёт это заговорщическим жестом.
Впиваюсь зубами в нежное мясо, словно стараясь загрызть свой страх. Это действительно очень вкусно. У мамы никогда не получалось так готовить. И денег постоянно не хватало – ни на еду, ни на одежду. С Жанной у нас деньги на карманные расходы есть всегда, мы носим хорошие дорогие вещи и едим мясо трижды в день – один такой ужин стоит столько, сколько раньше нам хватило бы на пару недель. Зато тогда у нас были разговоры и смех за столом, дни без презрительных взглядов и попрёков по каждой мелочи, и ощущение того, что всё, что у нас есть – наше.
И мама… Дыхание перехватывает, я на секунду забываюсь, и из памяти тут же вырывается наружу родной образ, встаёт перед глазами.
МАМА!
Позволив себе мысленно, с отчаянием выкрикнуть это слово, тут же усилием воли беру себя в руки и обнаруживаю, что бессовестно смотрю прямо в глаза Жанне. В них странное выражение. Затем происходит что-то необъяснимое.
Всё кругом идёт волнами, и сама Жанна – рябью, словно помехи в телевизоре. Это длится буквально мгновение, потом проходит.
Она хмурится – если бы не правило молчать за едой, думаю, с меня бы сейчас грозно спросили за наглый взгляд. Поспешно утыкаюсь глазами в тарелку, но не выдерживаю и кошусь на Руслана – тот тоже смотрит на бифштекс, но выглядит совершенно нормально.
