О воин, службою живущий!
Читай Устав на сон грядущий.
И утром, ото сна восстав,
Читай усиленно Устав.
– Рядовой Пиньков!
– Я!
– Выйти из строя! – скомандовал старшина, с удовольствием глядя на орла Пинькова.
Рядовой Пиньков любил выполнять эту команду. Не было тут ему равных во всем полку. Дух захватывало, когда вбив со звоном в асфальтированный плац два строевых шага, совершал он поворот через левое плечо.
Но, видно, вправду говорят, товарищ старший лейтенант, что все имеет свой предел – даже четкость исполнения команды. А Пиньков в этот раз, можно сказать, самого себя превзошел. Уж с такой он ее точностью, с такой он ее лихостью… Пространство не выдержало, товарищ старший лейтенант. Вбил рядовой Пиньков в асфальт два строевых шага, повернулся через левое плечо – и исчез.
То есть не то чтобы совсем исчез… Он, как бы это выразиться, и не исчезал вовсе. В смысле – исчез, но тут же возник по новой. Причем в совершенно неуставном виде, чего с ним отродясь не бывало. Стойка – не поймешь какая, на сапогах почему-то краска зеленая, челюсть отвалена – аж по третью пуговицу. И что самое загадочное – небритая челюсть-то!..
Виноват, товарищ старший лейтенант, самоволкой это считаться никак не может. Какая ж самоволка, если рядовой Пиньков ни секунды на плацу не отсутствовал! Другой вопрос: где это он присутствовал столько времени, что щетиной успел обрасти?
Разрешите продолжать?
Значит, так…
Повернулся рядовой Пиньков лицом к строю, душу, можно сказать, в поворот вложил, глядь! – а строя-то и нет! И плаца нет. Стоит он на дне ущелья посреди какой-то поляны, а поляна, что характерно, квадратная…
Никак нет, по науке это как раз вполне допустимо. Есть даже мнение, товарищ старший лейтенант, что в одном и том же объеме пространства понапихано миров – до чертовой матери!.. Почему не сталкиваются? Н-ну образно говоря… в ногу идут, товарищ старший лейтенант, потому и не сталкиваются…
Остолбенел рядовой Пиньков по стойке «смирно». Молодцеватости, правда, не утратил, но что остолбенел – то остолбенел. Однако нашелся – скомандовал сам себе шепотом: «Вольно! Разойдись!» – и стал осматриваться.
Местность незнакомая, гористая и какая-то вроде сказочная… Никак нет, в прямом смысле. Взять хоть поляну эту квадратную: четыре угла, в каждом углу – по дереву. Что на трех дальних растет – не разобрать, а на том, что поближе, разрешите доложить, банки с тушенкой дозревают. Пятисотграммовые, без этикеток…
Так точно, на мясокомбинате… Но это у нас. А там – вот так, на деревьях. Растительным путем… Вот и я говорю, непредставимо, товарищ старший лейтенант…
Смотрит Пиньков: за стволом шевеление какое-то. Сменил позицию, а там – волк не волк, крокодил не крокодил… Короче, пупырчатый такой… И землю роет. Воровато и быстро-быстро. Передними лапами. А на травке стоят рядком четыре банки с тушенкой. И, надо полагать, свежесорванные – в смазке еще…
Изготовился рядовой Пиньков для стрельбы стоя и двинулся к дереву. А тот – роет. То ли нюх потерял, то ли просто не ждет опасности с этой стороны. Потом поднял морду, а Пиньков уже – в трех шагах.
Как пупырчатый присядет, как подскочит! Вскинулся и обмер – ну чисто собачка в цирке на задних лапках. Стоит и в ужасе ест Пинькова глазами. Глаза – маленькие, желтые, нечестные…
– Вольно! – враз всё смекнув, говорит рядовой Пиньков и вешает автомат в положение «на плечо». – Кто командир?
Даже договорить не успел. Хотите верьте, хотите нет, а только пупырчатый делает поворот кругом на два счета, да так ловко, что все четыре банки летят в яму, а сам – опрометью куда-то, аж гравий из-под лап веером…
Откуда гравий? Да, действительно… Поляна же… А! Так там еще, товарищ старший лейтенант, дорожки были гравийные от дерева к дереву! Ну а на самих-то полянках, понятно, трава. Причем с большим вкусом подстриженная: коротко, но не под ноль.
Ну вот…
Наклонился Пиньков над рытвиной – банки как банки, даже номер на них какой-то изнутри выдавлен. Разница в чем – у каждой по ободку вроде бы брачок фабричный. А на самом деле – след от черенка.
Обошел Пиньков дерево, смотрит: а листочки-то кое-где к веткам – пришиты. Для единообразия, стало быть. Кто-то, значит, распорядился. А то на одной ветке листьев мало, на другой – много… Непорядок.
«Однако, – ужасается вдруг Пиньков, – мне ж сейчас в караул заступать!..»
И тут, слышит, за спиной у него как бы смерчик теплый с фырчанием крутнулся. Оборачивается, а там пупырчатый начальство привел. Начальство такое: дед… Да нет! Дед – в смысле старенький уже, пожилой! Хотя крепкий еще, с выправкой… На отставника похож… А с дедовщиной мы боремся, это вы верно сказали, товарищ старший лейтенант!..
– Осмелюсь доложить, – рапортует. – Премного вашим внезапным явлением довольны!
И тоже, видать, кривит душой – доволен он! Оробел вконец, не поймет: то ли это рядовой Пиньков перед ним, то ли ангел небесный откуда-то там слетел…
Никак нет, никакое не преувеличение. Вы рядового Пинькова по стойке «смирно» видели? Незабываемое зрелище, товарищ старший лейтенант! Стоит по струнке, глазом не смигнет, оружие за плечиком сияет в исправности, подворотничок – слепит, надраенность бляхи проверять – только с закопченным стеклышком. А уж сапог у Пинькова… Да какой прикажете, товарищ старший лейтенант. Хоть левый, хоть правый… Кирза ведь, а до какого совершенства доведена! Глянешь с носка – честное слово, оторопь берет: этакая, знаете, бездонная чернота с легким, понимаете, таким млечным мерцанием… Галактика, а не сапог, товарищ старший лейтенант!
