Разлом. Перерождение. Книга первая.
Глава 1. Пробуждение.
Очнулся я в темноте и долго не мог осознать, что происходит вокруг. Своего тела я практически не чувствовал, но какой-то отголосок всё-таки был. Я попробовал открыть глаза, и слабый луч света пробился сквозь темноту. Он был тонок и блёкл, но это была уже не полная темнота. Моргнув пару раз, я почувствовал, как в глаза попадает мусор или песок, отчего те начинают болеть. Попытка проморгаться не приводит к успеху, а только ухудшает ситуацию. Налипает различный мусор, не давая мне возможности осмотреться. Тут я понимаю, что нужно пошевелиться и скинуть мусор своей рукой, но первая попытка задуманного вызывает неимоверную боль в руке, а затем и во всём теле, и я теряю сознание. Сколько прошло времени после моей попытки пошевелиться, я не знаю, но повторять этого мне не хочется, однако сделать мне это придётся, так как мне явно не хватает воздуха. Тут я замечаю, что дышу и с огромным трудом, делая маленькие вздохи, а попытка набрать полную грудь кислорода вызывает новый приступ боли, и я опять теряю сознание.
Третье пробуждение вызвано болью. Такое ощущение, что я нахожусь в пустыне, горло саднит. Боль в теле ушла на второй план, затмив собой желание напиться любым способом. Хуже всего окружающие звуки, а именно, журчащий неподалёку ручей. Следующая попытка пошевелиться не привела к обмороку, да и боль быстро притупилась. Через минуту дёрганий, с моего лица спала пелена, и одним глазом я увидел, что лежу под толстым слоем старой листвы. Очень медленно мне удалось смахнуть с лица её остатки и попробовать повернуть голову. От этого движения раздался громкий щелчок в моей шее, но зато я смог посмотреть налево, где слышался шум бегущей воды. Он был очень близко, буквально в трёх метрах по небольшому склону, на котором моё тело было укрыто листьями. Уперев свободную руку в землю, я медленно оттолкнулся и, перевалившись через край небольшой впадины, кувырком скатился вниз. Перед глазами всё замелькало, и я с трудом удержался в сознании. В результате моего кульбита, я скатился на дно небольшой расщелины, где бежал, переливаясь разнообразными красками, ручей. Подтянув руки под себя, я сделал ещё один рывок, и моё лицо оказалось на самом краю ручья. Желание напиться было настолько сильным, что я, не задумываясь, сделал ещё один, небольшой рывок и упал головой прямо в ручей.
Пил я жадно, заглатывая как можно больше воды за раз, иногда приходилось поднимать голову, чтобы не задохнуться, но на эти мелочи я не обращал внимания. Было лишь одно желание, как можно быстрее утолить свою жажду. Минут через пять, когда вода уже не лезла в меня, сделав усилие, я перевалился набок и лёг рядом с ручьём, уставившись глазами в небо.
Судя по свету, наступил вечер, скоро ночь, а значит, нужно найти укрытие, иначе в Проклятом лесу мне не выжить.
Такие мысли появились в моей голове, только вот что это за Проклятый лес и где я оказался. Тут меня накрыл страх, я не помнил, кто я и вообще что происходит.
В голове мелькают картинки проезжающих машин, высоких многоэтажных домов, а одновременно с этим всплывают картины совершенно другого города. Здания все монументальные, с толстыми стенами и не больше пяти этажей высотой. На дорогах ездят причудливые машины, но попадаются и упряжки с лошадьми, что совершенно не вписывается в концепцию того мира, где я жил.
Только вот, где я жил?
Что это за мир?
И вообще, как меня зовут?
Внезапная головная боль заставляет меня издать тихий стон и прижать свои руки к животу. После утоления жажды пришёл голод. Страшный голод, который сводил судорогой мой живот. Тут я обратил внимание на свои руки, точнее, на руки этого тела, так как руки были явно не моими. Тощие, короткие, но самое отвратительное, что они сморщены, покрыты серой, почти пепельной кожей, с остатками истлевшей одежды. Такое ощущение, что я пролежал в этом лесу несколько лет, трупом, а потом меня кто-то оживил.
Но мои размышления прервал очередной приступ страшной боли, отчего меня скрутило, и я, поджав ноги, пытался пережить приступ боли. Как только она немного отступила, я посмотрел вокруг, пытаясь найти хоть что-то съедобное. Первое, на что наткнулся мой взгляд, это заросли крапивы и старый малинник. Крапиву, конечно, есть не ошпаренную нельзя, но выбора нет. Чувствую, что, если не поем сейчас, тут и умру. Откуда такая уверенность, я не знаю, но проверять это не хочу. Очень медленно, я начал подползать к кусту крапивника, делая остановки, чтобы передохнуть, но каждый раз сильнейший приступ боли толкал меня вперёд. Сорвав несколько стеблей, я попробовал их съесть, но сразу это не получилось, зубы отказывались перемалывать твёрдые стебли, и я начал с листьев. Срывая по листку, я запихивал их пальцами внутрь рта, как можно дальше, чтобы потом было проще проглотить. Вкуса, как и жжения, от неё я не испытывал, поэтому, съев первую партию, я решил передохнуть. Незаметно для себя я закрыл глаза и заснул.
Сколько прошло времени, не знаю, но очнулся от приступа жажды. Не такого сильного, как до этого, но пить определённо хотелось. До ручья было всего пару метров, и я, оттолкнувшись несколько раз руками, добрался до него. Теперь ползти удавалось намного проще, да и движения стали более плавными и не сопровождались хрустом сухожилий. Пил я, не торопясь, растягивая удовольствие и зажмурив глаза. Напившись, я отвалился в сторону и тяжело задышал. Мои вздохи стали глубже, и я чувствовал, как лёгкие насыщаются кислородом, когда я делаю глубокий вдох. Лёжа на краю ручья, меня опять скрутил приступ боли в животе. Нужна еда, можно, конечно, и крапиву, но чувствую, что ей не наесться. Перебирая в голове, что можно съесть в лесу или на берегу ручья, мой взгляд остановился на улитках. Это настоящий белок, только вот в них могут содержаться различные паразиты, в том числе и сальмонелла, но вид крупной, мясистой улитки заставил мой желудок сжаться от голода. Протянув руку и сняв ближайшую из них, я вместе с панцирем, запихал её себе в рот и начал пережёвывать. Вкуса я не чувствовал совершенно, но белковая пища пошла на ура. Меня буквально охватил жор, ползая вдоль ручья, я снимал улиток с ближайших растений и запихивал их себе в рот до тех пор, пока они не встали комом в моём горле.