За замкнутым лицом человека –
пустое пространство,
холодный грот
со сталактитами и летучими мышами,
где бесконечный крик
борется с собственным эхом.
Мы – бессилие Бога,
Мы – его одиночество.
Ханс Бёрли
Раньше меня волновало мнение окружающих, теперь – нет.
Раньше я старался одеться получше, потому что переживал, что обо мне подумают. Старался вести себя прилично, делать правильные поступки, быть не хуже других.
Заботился о том, чтобы выглядеть нормально в глазах посторонних людей. Родных как раз не стесняемся и часто предстаём перед ними в самом худшем свете. Это называется быть естественным.
При этом говорим, будто нам плевать на мнение остальных, однако продолжаем приспосабливаться к жизни в обществе.
Вначале наши предки сжигали мёртвых: сына Ярилы, объятого смертным сном, отдавали живущему в огне отцу. А потом стали отдавать мертвецов их матери, опуская в её ложе, то есть зарывая в землю.
Ацтеки же хоронили только знатных людей, утопленников, тех, кого настиг удар молнии, и женщин, которые умерли при родах. Остальных сжигали.
Для ацтеков жизнь была началом длительного пути, которое ведёт человека к подземному миру Миктлан.
Греки отправлялись в Аид.
А что смерть значит для меня?
Я сижу у гроба матери, последнего родного человека, который меня понимал, последнего кто, мог проникнуть в мою душу и согреть её своим теплом.
Друзья? Где они? У каждого свои заботы: работа, семья, у некоторых – дети. Другие ждут детей. Им не до меня.
Мы редко видимся, да и то когда встречаемся на улице. Как дела, что нового, как работа? Ясно, понятно. Ну ладно, мне пора. Заходи как-нибудь.
Есть такие, кто, как я, продолжают жить с родителями.
Мы паразитируем на том, что они заработали честным трудом.
Мы тоже редко видим друг друга. С тех пор как выросли, у нас осталось мало общих интересов.
Самый последний родной человек умер. У меня не укладывается в голове, что больше его не увижу. С кем ещё смогу поговорить откровенно? И кто будет встречать меня у двери?
Жениться? Думаете, чужой человек будет любить тебя как мать? Любить только за то, что ты есть, а не за красивое лицо, квартиру или деньги. Ничего взамен не требуя. Даже ответной любви.
Родные морщинки вокруг закрытых глаз, пальцы, сложенные на груди. Сердобольные старушки и задумчивые женщины.
В комнате запах смерти. Я знаю его. Уже не раз точно так же сидел у гроба. Сначала умер отец, потом – брат, теперь – мама.
У меня нет больше родственников. Да и были бы, что толку? Всё равно многочисленные дяди, тёти и двоюродные братья-сёстры не заменят самых близких людей.
Отец умер от сердечного приступа. Ему было пятьдесят три, мне – двадцать.
Было лето. В пятницу вечером отец поехал на дачу. Мы в эти выходные остались дома. Мама устроила грандиозную стирку, я с друзьями рванул на рыбалку, а брат к тому времени обзавёлся своей семьёй. И хотя они с женой то сходились, то расходились, но в родительский дом Паша никогда не возвращался.
А отец в те злополучные выходные не вернулся с дачи. Мы с мамой, конечно, волновались, когда он не приехал домой в воскресенье, но так бывало: с дачи в понедельник он сразу отправлялся на работу, так что причин для паники не было.
По-настоящему испугались, когда позвонил начальник отца и поинтересовался, куда исчез его подчинённый. Время было два часа дня. У мамы на то лето выпал отпуск, у меня как раз закончилась летняя практика.
Сразу после звонка маме стало плохо. Вечером она говорила, что у неё дурное предчувствие. Плохо спала и твердила: «Что-то случится».
На попутках я добрался до дачи родителей. Боялся опоздать. Оказалось, опоздал больше, чем на сутки.
В пять часов попал в дом: от трассы до дачного посёлка добирался пешком.
С порога в нос ударил запах разложения.
Отец лежал на стареньком диване. Левая рука свисала до пола, рот открыт, в глазах – безмятежность.
Помню, гроб отца стоял в комнате родителей. Пьяные мужики, длинные тени от штор, красный прямоугольник обивки на чёрном фоне.
Под гроб подставляют две табуретки, чтобы он находился на уровне колен тех, кто сидит рядом. Два цветка, четыре, шесть – обязательно парное число. Покойнику грустно в одиночестве.
Два глаза, две руки, две ноги – окоченевшее тело.
Главная трудность была в том, чтобы доставить отца в морг. Милиция везти отказалась, а «Скорая помощь» за двадцать километров от города вообще ехать не могла.
Как назло, наша машина сломалась, и я попросил соседа по даче отвезти труп на его «девятке».
Когда человек умирает, он становится намного весомей. В прямом смысле этого слова. Вчетвером мы еле донесли отца до машины. Суставы его не гнулись, поэтому запихнуть его в салон оказалось не так легко. Мы сняли заднее сидение и сидение рядом с водителем.
Дядя Боря ехал до самого города с открытыми окнами: так пахло в машине.
Я добирался до города с милицией. Мы показывали бедняге дорогу.
Тело отца поглотила пасть морга. В следующий раз я увидел его более радостным. Покойников принято наряжать в красивые одежды: деловой костюм и новая обувь, специально купленная по этому случаю. Праздник смерти и веселье.
В глубокой древности на Кавказе мёртвых или подвешивали к деревьям на подмостках, плотно укутав покойного, или клали его на вершины деревьев высоко от земли. Увидеть смерть должны все.
