Ледяной дождь вызывал озлобление и жалость к себе. Сапоги промокли.
Катерина попыталась согнуть пальцы ног, чтобы они немного согрелись, но стало только хуже, пальцы свело судорогой. От досады она тихонько подвывала – все равно никто не услышит. До дома оставалось идти еще полквартала.
Ветер бесновался, норовил выхватить зонт и унести, выкручивал, выворачивал его наизнанку.
Редких прохожих Катерина не замечала, ей казалось, что она одна – одинешенька на этом свете ведет борьбу со стихией.
Деревья кренились, размахивали ветками, скрипели, и, казалось, были готовы рухнуть на голову проходящих мимо людей. Рекламный щит трясся и содрогался, принимая на себя очередной удар ледяного заряда. Растяжка над проезжей частью ловила ветер, словно парус, хлопала, скручивалась, срывалась с привязи. Мир вдруг стал чужим, враждебным и опасным.
Катерине очень-очень хотелось поскорее попасть домой, в свою небольшую и теплую квартиру. Спрятаться от ураганных порывов ветра, секущего дождя и чуждых непонятных звуков улицы.
Возле своего дома Катерина уже почти бежала. В подъезд частенько входить было жутковато – темный тамбур, к тому же покрашенный сто лет назад коричневым цветом, плохо освещался, но она забыла сегодня об этом. Домой! Домой!
Оказалось, что по дороге подойти к двери подъезда оказалось невозможным, как всегда ливневые стоки не справлялись с дождем и, в результате, за день лужа превратилась в непроходимую реку, а пешеходная дорожка была заставлена автомобилями. Владельцам машин, как всегда, некуда больше их пристроить, только пешеходная дорожка или газоны.
«Не зная броду, не суйся в воду», – стуча зубами, пробормотала Катерина. Придется пробираться вдоль дома или попрощаться с сапогами, оставив подошвы в луже.
Под окнами Катерина ходить не любила, ей казалось, что кто-то обязательно сбросит ей на голову окурок, который запутается в волосах, начнет гореть или, что еще хуже, попадет за воротник, и она станет прыгать, пытаясь вытащить его, а сзади будет валить дым. Кошмар!
Рука, затянутая в мокрую перчатку, в карман не лезла. Можно было достать ключ и позже, когда она будет ехать в лифте, просто заранее приготовленный, он создавал иллюзию безопасности и защиты. Сотрудницы советовали: «В случае если кто в подъезде полезет, хоть в лицо ключом ткнешь!»
Катерина знала точно – в ее подъезде живут нормальные, порядочные люди. Замок у них кодовый, если шифр не знаешь, не попадешь внутрь. Вот только постоянные рассказы Галины Александровны, любительницы криминальной хроники, все же сделали свое «черное» дело и Катерина прониклась – ключ готовила заранее, да и то только если приходилось возвращаться домой позднее обычного.
Не доходя каких-то пять-семь метров до двери подъезда, девушка получила оглушительный удар по голове и, падая вперед на коленки, услышала хрустальный звон.
– Идиотка! Ты же могла меня убить!
Стас, швырнув ключи на стол, выскочил в прихожую, сгреб куртку, кое-как втиснулся в туфли и, от души хлопнув дверью, выпрыгнул на площадку. Подъезд тревожно загудел.
В лифте, путаясь в рукавах и ругаясь, с трудом натянул куртку. Он понимал, что это всего лишь выплеск адреналина, от которого руки мелко задрожали и резко заболела голова.
День сегодня, во всех отношениях, выдался пакостным, происходили какие- то неурядицы, незначительные стычки, да и погода, хуже не придумаешь. А напоследок еще Люська показала свой нрав, что совсем не понравилось Стасу. Да, совсем не понравилось.
Себя Стас считал совершенно нормальным, легким в общении и вполне надежным парнем. После того случая с Марком у Стаса не стало друзей, были только приятели, знакомые, деловые партнеры. Но друзья? Избави Боже! Женщины? Это другое. Он не считал себя ни ловеласом, ни дамским угодником, просто был обыкновенным мужиком, которому нравились красивые женщины и, если случался роман, то случался, а если нет, то «на «нет» и суда нет».
И почему люди любят предъявлять друг другу какие-то требования, а если взгляды не совпадают, почему начинают вести себя так дико, так буйно? Сегодня у Люськи он испытал не испуг, а именно страх, сердце в момент скукожилось, затряслось и заскакало где-то в середине груди. Мерзкое чувство.
Как только вспоминался Марк, Стасу становилось тоскливо. Когда-то давно этот человек, с которым они были почти братьями, предал его. Стас вначале не верил, потом почти год не мог прийти в себя, все думал, что это ошибка, что на самом деле Марк также тревожится, переживает, даже предпринял попытку поговорить, как-то наладить прежние отношения, все еще доверяя другу. Копался в себе, пытался понять, почему его можно предать, в чем его ошибка, вина?
Выйдя из подъезда, Стас попытался прикурить, но при таком ветре ничего не вышло, выкинул сигарету, моментально промокшую, и плюнул с досады. Но такие привычные действия, как достать сигарету из пачки, чиркнуть зажигалкой, успокоили его, и хотя покурить не получилось, он чувствовал, отпустило.
Возле подъезда копошилась какая-то фигура. И стонала.
«Это ж надо так надраться, до свинячьего визга! Говорить не может, не то, что встать. Зато ему сейчас хорошо, никаких проблем, кроме одной – доползти до сухого места», – с брезгливым сочувствием Стас стоял и смотрел на попытки алкаша, подняться на ноги.
