Недавно я пережил любовь. В тот день, когда она ушла, шел дождь. Лил с самого утра, не переставая. И я остался один, более уставший и опустошенный чем обычно. Я жил на работе, ел что попало, много думал, но так ничего и не понял. И решил жить дальше. «Живи как все, не усложняй» – говорила мне Маша, будто завещала на прощанье. А как все? – думаю я. Кто научит?
И в первый солнечный день после тех дождливых, на обеденном перерыве я забрел в какой-то дворик. Сижу на лавке, задумчиво жую бутерброд. А вокруг они, те самые «все»: мамашки с колясками, дети в песочнице, мужчины влюбленные в свои авто. И как вишенка на торте – красивая девушка гуляет с собакой. И десятки, десятки окон многоэтажных домов! Занавески, цветки в горшках, статуэтки. А за ними кухня, диван, телевизор. Такое вот однообразие окон – однообразие жизней. Вот они «все». Наверное, так и живут.
А та девушка с собакой – молодая и красивая, и думать хочется о ней, а не о «всех». А ведь она часть этого безмятежного однообразия. Просто воплощение его – скучна и предсказуема. Короткие шорты, длинные волосы, оголенные плечи. И одно из этих окон точно ее. Так ведь и у меня есть своя ниша в подобном бетонном строении – думаю я. Но я не с ними. А почему не знаю. Я за тридцать лет так к себе и не привык. У меня всегда все сложно, слишком часто больно, дилеммы, смятенье и бесконечная рефлексия.
А девушка и впрямь безумно хороша собой. И она это знает. Замечает мой взгляд, печальную улыбку и делает вид, что ей все равно. Деланно весело играет с собакой и точно ждет меня. И я тут как тут со своими любезностями. И честное слово, будь в ней хоть немного глубины и свободы, я бы с ней не смог! Я бы даже не начал. Но пара ее фраз, кокетливый взгляд из-под длинных ресниц, и уже через неделю я лежу на ее диване, смотрю ее телевизор, с удовольствием растворяюсь в заветном однообразии. Я за ее окном.
А она, тонкая и свежая, ходит по комнате, наряжается, злословит о подругах, соседях, о тех, кого мельком видит на экране. Ну и мне, конечно, достается тоже. Я бездельник, я ее не ценю, я ее не люблю. Я вяло парирую:
– Юлька, ты даже не представляешь, как я тебя люблю…
И это правда. Мне хорошо с ней. Беспорядок в ее квартире, бессмысленные долгие речи, бесконечное тявканье собаки. Все просто и душа не болит. Притяну ее к себе, приласкаю. Скажу еще приятных слов. Развяжу поясок ее халата, сделаю все, что ей так нравится. Она будет млеть и таять в моих руках, а по окончанию нахмурится, и скажет, что я испортил ей прическу. Довольная, уйдет на кухню ставить чайник.
В этой бессмысленной неге прошло мое лето. К осени Юлькины родители вернулись с дачи, а я вернулся в отчий дом. Затворил за собой дверь и погрузился в себя. Все вернулось на круги своя. Вот я, вот мир, и мы снова несовместимы. Юлька была моим проводником.
Ах да, Юлька! Она все звонит и звонит. Я не беру трубку. Поставил телефон на режим вибрации, потом совсем отключил. Дня через три вспомнил про него. Включаю – звонок. Машинально отвечаю. А из трубки:
– Ты куда пропал, придурок? – это Юлька.
Так она снова вошла в мою жизнь. Но теперь я ее не люблю. Она навязчива. Вцепилась в меня, поливает то бранью, то слезами. Нашла счастье на свою голову. Душит.
– Разве ты не счастлив со мной? – бывает спрашивает она.
– Счастлив, – отвечаю, – но я не хочу, чтобы это счастье длилось вечно. Давай заканчивать?
Она зла, недовольна мной, но не уходит. И я уходить ленюсь.
В бессмысленных спорах прошла наша осень. Скоро новый год. Я наравне с бунтующими подростками и прочими занудами не люблю этот праздник. Предпочитаю его пропустить или проспать. Или просидеть всю ночь трезвым и скучным в компании пьяных и веселых, мучая себя и злясь на других. Но Юлька, естественно, без ума от предпраздничной суеты. Подарки, прически, вкусняшки – она погружается в это с головой. Приглашает меня встретить праздник в кругу ее семьи, и мягко намекает, что это дело решенное.
И вот я мрачный, но с тортом, стряхиваю снег с ботинок у ее подъезда. А вокруг все те же окна. Во всех горит свет, во всех сегодня праздник – елка, салаты, поздравления. И это делает их однообразие еще более вопиющим, просто нестерпимо скучным. И меня оно уже не манит. Как хочу обратно в свое одиночество!
Юлька радостная, и при параде, открыла мне дверь. Взяла торт и горячо шепнула на ухо, что у нее для меня тоже есть подарок. И праздник пошел по накатанной. Ели перед телевизором, мало говорили. Ее мама хлопотала, да суетилась, застенчиво улыбаясь, все что-то бормотала себе под нос. Отец строжился на своих дам, с трудом сдерживался, чтобы много не пить – видимо, Юлька наказала. Сама Юлька была взволнованна и загадочна. В двенадцать открыли шампанское, крикнули «ура». Я собирался сделать глоток шипучего, когда Юлька шепнула мне на ухо, что беременна. Я в недоумении покосился на ее живот, потом на сияющее лицо и осушил бокал. Все расселись на свои места, и я продолжил есть салаты. Мама засобиралась подавать горячее. Юлька не сводила с меня глаз. Наконец нервно взвизгнула во всеуслышание:
