«Королевны… Нет, принцессы. Угу. Маруси из Тёплого Стана,» – хмыкнула про себя Ирка, «сфотографировав» вошедших. Девушки, хихикая, плюхнулись напротив и, уставшая от новогодних будней, зав. производством непроизвольно сомкнула веки. Но не дремалось и не думалось.
«…Маяковская», – чмокнулись со змеиным шипением двери и Ира лениво приоткрыла глаза. Метропоезд набирал ход; мелькали туннели и станции, а перед Иркиным взором назойливо маячила «серебряная» детская корона, напоминая о чём-то давнем.
«Хорошо, что у тебя всё нормально. Я тоже с мужем пока дружу. А как иначе сказать? Война была, любовь прошла, раздражение приводит к обжорству. Понервничаешь, а чтоб успокоиться – чаю с тортиком, да бутербродик с колбаской, да всё на ночь, – тараторила приятельница, – так что, дружу, зачем Новый год друг другу портить. Чуть не забыла! Дурь, конечно, чистой воды. Но я уже вся на нервах. Может, с тобой поговорю – хоть немного успокоюсь. Вот, скажешь, забиваю голову всякой ерундой… Мой корону захотел. Я в прошлом году всем уши прожужжала – не купили. Второй день места себе не нахожу из-за этой короны! Вчера наша буфетчица говорит, что у них у универмаге продаётся корона… Господи! И то не так! Там на витрине выставлена корона, а она обещала спросить, есть ли в продаже. А я сейчас зашла в нашу „Магию“, смотрю – лежит! На прилавке! Я аж оторопела. Два года, как затравленная собака, по всей Москве бегала, а тут под носом. И представь – разбирают! Продавщица сказала, что всего две осталось. Не хочет он из картона. Да и кто делать станет?! Позвонить не могу, у неё телефона нет, а до понедельника могут продать. Прямо с ума можно сойти… Мечусь тут по квартире – выходной называется! Если она купит и я куплю – куда две! А вдруг у них там для украшения витрины, а я понадеюсь и не возьму… Слёз же не оберёшься. Ой, ну прям, наказание какое-то!»
Он стоял посредине огромного белого пространства и едва сдерживался, чтоб не разрыдаться. Один!!! А кругом снег, снег и снег. С невидимого неба летели огромные белые снежинки; справа леденела горка высотой с дом, слева надвигался причудливой формы сугроб. Он хотел бежать от этого ослепительного ужаса и не
мог: ноги примёрзли и не двигались. «Мама!» – безуспешно пытался разжать посиневшие губы. А сугроб подбирается всё ближе и ближе, а ветер воет всё злее и злее. И вот уже слёзы готовы проложить солёную дорожку на побледневших щеках. Но вдруг! Необычно нежный звук колокольчика раздаётся над самым ухом. Серёжа всхлипнул и затаил дыхание. Звук приближался, наполняя маленькое сердечко незнакомыми доселе трепетом и тревогой. Четвёрка упитанных белых коней с развевающимися шелковистыми гривами поворачивает и останавливается возле Серёжи. В наполненных солёной влагой глазёнках отражается великолепная карета, богато украшенная резными фигурками. Дверца распахивается и ноги послушно делают шаг вперёд. Внутри тепло и мягко. Серёжа откидывается на многочисленные подушечки и с любопытством осматривается.
«Я покажу тебе Королевство, а ты сам решишь, остаться ли тебе…» – говорит устало мягкий женский голос. «А я Вас знаю. Вы – Снежная Королева и очень злая тётка!» – на одном дыхании выпалил Серёжа. «Нет, Серёжа. Я – Снежная, но не Королева, а старая-старая фея. Я не забираю маленьких мальчиков в ледяной плен. Но мне нужен помощник, чтобы бороться с чарами Снежной Королевы…» «Я буду Вашим помощником!» – воскликнул Серёжа, хлопая в ладоши. «А я всегда узнаю тебя по этой невидимой для других короне,» – сказала старая фея, надевая на Серёжину голову высокую золотую корону.
«Ну, как праздники-то? Ой, извини, я и забыла, что ты работала… Мой был просто очаровашкой! Ангел, а не ребёнок. Купила ту, что хотел: «золотую с «брульянтами». Костюмчик же бархатный сшили, рубашка белоснежная. Туфли с пряжками, опять же под золото. На камеру снимали. Группа небольшая, всё частный детский сад. Пока есть возможность – балую, кто знает, как там дальше жизнь обернётся».
«И девчонки со мной выходят. Чего я на них? Может, в их детстве не было корон. Пусть радуются жизни, кто знает, какой фортель выкинет она через мгновение».
Ангел
Серёжа проснулся ночью. Сел на кровати, не опуская ног. Потрогал на шее компресс. Покрутил головой – ещё кружится – и устало откинулся на подушку.
Сегодня последний день месяца, последний день года и первый день полной самостоятельности за все восемь лет жизни. Он останется дома один. Как это будет здорово! Никто не прогонит его от телевизора, не заставит каждый час измерять температуру, глотать противную микстуру, сидеть над картошкой и пить это гадкое молоко с мёдом. Он улыбнулся и, повернувшись на бочок, сладко размечтался о преимуществах одиночества. Мысли были ясными, и вечернее времяпровождение виделось лёгким и весёлым.
Мама раздвинула шторы; жидкий серовато-холодный рассвет робко вполз в Серёжину комнату. «Дело идёт на поправку – тридцать семь и две, почти нормальная температура. Пожалуй, мы поедем с девочками на двухчасовой электричке. Ты постарайся вечером проверить ребёнка…» «Не обещаю, – отец поцеловал спящего сына, – но после дежурства не задержусь».
