Недавно, роясь в великом множестве старых семейных фотографий, среди прочих откопал эту самую. Помню, как долго я в неё вглядывался, а когда понял весь смысл этого снимка, мне стало так больно, как не было, пожалуй, никогда. Сейчас объясню почему.
Для начало небольшое углубление в прошлое, для ясности. Мой прадед, Павел Иванович Хренков родился во Владимире, став третьим ребёнком в семье. В последствии семья переехала в Москву. Павел Иванович служил на Черноморском флоте, затем работал на заводе «Электросвет» им. Яблочкова в Москве. Кем – мне не известно.
В 1932 году женился на Евгении Алексеевне А., которая родила ему дочь Лолу.
Однако пять лет спустя Евгения Алексеевна умерла, если мне не изменяет память, от лейкемии, и в 1939 Павел Иванович женился вторично. Как не странно, жену снова звали Евгения Алексеевна, и она стала моей прабабкой.
Евгения Алексеевна Кожухова работала на одном заводе с Павлом, его дочь от первого брака Лолу, она приняла как родную. А год спустя после свадьбы у них родилась дочка Таня, моя бабушка.
Итак, вернусь к фотографии. Слева на право там запечатлены: Павел Иванович Хренков, моя бабушка, Евгения Алексеевна, и Лола. Снимок датирован концом 1940 – началом 1941 года. Спустя пару месяцев начнётся война. Ведь вот оно какое хрупкое человеческое счастье. Семья, любовь, радость, всё разрушилось в один момент, разрушилось безвозвратно.
Павел Иванович, понимая, что рано, или поздно уйдёт на фронт, отправил Лолу к сестре своей первой жены, чтобы хоть как-то облегчить участь Евгении Алексеевне, которой было суждено остаться с годовалой Таней в городе, который чуть ли не ежедневно подвергался бомбардировке немецких самолётов.
Этот момент наступил, в октябре 41: Павел Иванович ушёл в ополчение, вместе со всеми коллегами с завода.
Первое время, Евгения Алексеевна, услышав сигнал воздушной тревоги, укрывалась с Таней в ближайшем метро, но потом, не то от отчаяния, не то просто устав, доверилась на произвол судьбы и во время бомбёжек оставалась дома. Слава Богу, этот дом на Волковом переулке стоит до сих пор.
А Павел Иванович погиб, спустя всего лишь месяц после призыва, в ноябре 41. Мне до сих пор не удалось узнать где именно, предположительно под Истрой. Евгения Алексеевна получила всего два-три письма. А со всего завода, из более чем ста, живым вернулся только один.
И каждый раз, глядя на эту фотографию, на счастливые лица людей, которые не знают, как война сломает их жизни, у меня к горлу подступает ком, а на глаза невольно наворачиваются слёзы. Трудно об этом писать. Дай Бог, чтобы никогда больше не было таких войн. Никогда.
Густая пелена застилала все вокруг. Это была первая метель в этом году, и надо сказать началась она как нельзя кстати. Было не холодно, и вовсе не ветренно, напротив, я испытывал наслаждение, стоял, задрав голову и радуясь долгожданному обилию снега.
Снегопад застал меня в том месте, в котором его созерцание превратилось в самое настоящее волшебство. Картину, подобную той, что передо мной открылась, до этого в жизни мне не приходилось видеть. Все, абсолютно все вокруг, спереди, сзади, справа и слева приковывало к себе мое внимание, и несколько минут я просто стоял, застыв в одном месте, стараясь запомнить зрительно как можно больше мелочей и деталей.
За моей спиной, окутанный белой завесой, в белом сиянии возвышался величественный Успенский собор. Его внушительные размеры вызывали невольный трепет, особенно у человека, видевшего его впервые. Лишь одного взгляда на него мне хватило, чтобы мысленно унестись в далекие, незапамятные времена, в старину к нашим давно ушедшим предкам. Испокон веков, вот уже почти целое тысячелетие, сюда сходились тысячи русских людей, искавших здесь покой, или утешение.
Трудно описывать и вспоминать все те мысли, которые посетили меня в те минуты. К сожалению, в сам собор мне попасть не удалось, я зашел только в часовню, поэтому наблюдать мне его пришлось лишь снаружи, впрочем и это тоже было невероятно.
Я отвернул голову от Успенского собора и взглянул вперед. Подо мной на многие километры южнее, западнее и восточнее простиралась равнина. И если бы не снежная стена, то я бы разглядел еще дальше.
Извилистой лентой тянулась Клязьма. Автомагистраль и тонкая линия железнодорожных путей уходили куда-то вдаль, на восток, и лишь тусклый свет далеких многочисленных огней давал знать, в каком именно направлении они продолжаются.
Такой завораживающий вид открывался со смотровой площадки Успенского собора, который находится на юге города на довольно большой возвышенности, что и открывает такие картины, от которых захватывает дух.
Россия самая красивая страна; в любое время года она полна самыми разнообразными красотами, главное знать, откуда на них смотреть.
И хотя на тот момент я был во Владимире уже второй день, только тогда я полностью ощутил себя частью этого места, которое неспроста названо колыбелью русского народа. Это было мое первое пребывание в городе, откуда мой прадед уехал в Москву около ста лет назад.
