– Я не понимаю… что поделать, что я такая?..
– А я говорю, что красное, плакать…
– Она сказала, что не знает своей мамы… как же это плохо – не знать мамы!
– А я говорю, что белое, белое…
– Наверное, да. Ведь вчера не было! Откуда же это появилось?
– Откуда появилось… помоги мне собрать эту штуку, я ничего, как так случилось…
– А я говорю, что белое, красное…
– Но что же он такое сказал? Что он сказал?
– Он говорил, что мама, двадцать…
– Но что это значило?
– Что она ничего не знает, не понимает. Как же это могло так выйти? Они проиграют. Я же чувствую, что они проиграют.
– А я говорю, что красное, красное… Если красное – значит, любовь… ведь так? Это значит любовь. И если они выиграют, то все будет хорошо.
– Я говорю, что мама, двадцать…
– Не понимаю… что же сделать, что я такая?
– А я говорю, что белое, плакать…
Странные голоса в приемнике, мужской и женский, говорили так тревожно, растерянно и печально… Как волны, волны, распевно порывались в некую неведомую высь, со страхом, удивлением. Красное, белое… белое, красное…
И мне тоже стискивало душу ноющее напряжение.
Я поморщился и потянулся к приемнику, чтобы выключить.
– Не выключай, сейчас прогноз погоды будет… – сказала мать.
– Прогноз погоды?
– Да. Но он же после радиоспектакля.
– Это радиоспектакль? – я хмыкнул, слегка улыбнулся.
Мы с ней вместе завтракали на кухне.
– Ну, не знаю… – она махнула рукой, продолжая есть. – Ладно, можешь выключить.
– Что это-то такое?
– Откуда я знаю… ну выключи, выключи, все.
Я выключил приемник… а точнее, выдернул шнур из розетки.
Но мне казалось, распевные голоса все еще доносятся, некоторое время, доносятся, инертно… или у меня в голове? Невесомость, инертная, неприятная…
Потом все исчезло.
Этот приемник такой древний и странный, я никогда не умел выключать его иначе, кроме как выдернуть вилку. И не знаю, как сделать погромче-потише. Он огромный, еще ламповый, годов шестидесятых, может, и раньше; стоит на ножках на полу, как тумбочка; валика на приемнике два – с левого и правого боку, – но оба – регуляторы шкалы. На передней панели над шкалой два черных, круглых, слепых углубления. Для чего они? Динамики? Да вроде нет. Но динамиков вообще невидно…
Я зевнул.
Даже не знаю, как так получилось, что мы до сих пор используем его… Он дедов. Помню, и дед тоже всегда просто выдергивал его из розетки………………………………………………………………
Я продолжал завтракать.
Мать произнесла:
– В пятницу обещают похолодание сразу на двадцать градусов.
– На двадцать? Снег, что ли, выпадет?
– Вообще все занесет и промерзнет насквозь – уже передавали, я просто хотела еще раз послушать.
Сейчас было восемь утра. Через полчаса мне идти на подработку в школу, как и вчера.
Когда я собирался, стоя в прихожей, мать принялась настаивать, чтобы я оделся потеплее – заранее, – а то вдруг похолодает уже сейчас. А я отнекивался…
– Ну, конечно, конечно, раз я говорю, как надо сделать, ты никогда не согласишься… Слушай, кстати, чего хотела еще сказать… ты в курсе, что Сашка умер?
– Какой Сашка? Нет.
– Наш сосед на этаже.
– Вот этот, который напротив? – я повел рукой.
– Да, да… но он болел, ты же знаешь. А сейчас сердечный приступ, и его не откачали.
– Он вчера умер?
– Да. Но он больной был… – повторила мать. – Ну а потом: я ж тебе говорила вообще, как на него жена орала?
– Да, да, говорила… – я безразлично кивнул и повернулся, чтобы уходить.
Я чувствовал скуку, мерно разливавшуюся в душе. Но эта новость – о соседе, которого я едва знал, а только здоровался двадцать лет, сбила меня с толку. И пока я спускался, выходил на улицу, думал о нем, и какое у него было красное лицо, видимо, от гипертонии… и ходил он отставляя одну ногу, как маленький прыжок делал. Да…
Неделю назад мне позвонили из одного социального фонда и попросили поработать в экспертном жюри, в детском литературном конкурсе. Обычный «конкурс чтецов» среди шестиклассников, впрочем, многоуровневый, с целой сетью туров, проходящих по всей России. (В фонде у меня знакомые, и я терпеливо принимаю их подачки – теперь нужно огромное количество молодых литераторов, вроде меня, – чтобы ходить по московским школам и оценивать детей, читающих стихи). И проходит сейчас самый первый этап отбора – в общем, дело совершенно непыльное. Взялся я за это, потому что уже месяц сижу без работы.
Вчера я уже посетил одну школу, но в нынешней, по приходу, я не увидел ни парадной одежды на школьниках, ни пестрых вывесок о конкурсе под потолком, ни большой залы, специально отведенной для мероприятия, – меня просто встретила учительница лет сорока, возле раздевалки, полноватая и очень приятная. Мы поднялись в обычный класс на втором этаже; некоторое время она еще продолжала урок, а я, сев на заднюю парту, слегка улыбался, когда дети украдкой оборачивались, поглядывая на меня с любопытством и симпатией.
Конец ознакомительного фрагмента.
