Сколько себя помню, я жил в обществе взрослых, как я потом понял, сотрудников секретного научного-исследовательского центра, в котором работал мой папа. Меня звали Рутра, но своё имя я слышал редко, поэтому думал, что это некий титул. Ирисом, или ласково Ириской, называли меня все. Маму помню эпизодически, она постоянно надолго куда-то уезжала. С детьми я не общался, да и не было их здесь, хотя многие говорили, что хотели бы такого же ребёнка. На это папа отшучивался: технология запатентована, получите лицензию – и пожалуйста.
Когда я стал задавать вопросы, почему у них нет детей, папа сначала отмахивался, подносил палец к губам, а потом, когда мои вопросы стали более настойчивыми, шепнул на ухо:
– Места нет на Земле, а туда, – он показал пальцем вверх, – люди не хотят.
Ещё я часто слышал о неком таинственном месте РАН, которое находилось в волшебном городе под названием Москва. Таинственными и волшебными делали их для меня разговоры вполголоса. Я часто их подслушивал. В этом городе уже никто не жил, хотя в прошлом там, что называется, яблоку некуда было упасть. Особенно настороженно говорили о квантовом монстре, находящемся в РАН и командующем всем на свете. А ещё осторожнее рассуждали о том, что якобы этот монстр и есть целиком всё здание РАН и состоит из воды; чем больше воды, тем он сильнее.
О мире я знал почти всё, он мне снился, причём в виде какой-нибудь книги или даже энциклопедии. Этот мир, тот, что мне виделся во снах, казался далёкой удивительной страной, куда мне почему-то нельзя было.
Когда мне исполнилось 12 лет, я стал всё больше этим интересоваться, а дядя Гостомысл, которого папа называл не иначе как Ришелье, всё чаще меня расспрашивал о деталях сновидений. Почему-то после того, как я пересказывал свой сон, он меня спрашивал – а какой там год, сходятся ли границы суши и воды с теми, что сейчас на глобусе? После этого он описывал пальцем круг в воздухе – и там действительно появлялся глобус. Я бойко отвечал, что всё сходится. Он улыбался в ответ, гладил меня по голове. А однажды, во время переговоров с матерью, она внезапно распахнула куртку и показала надпись на майке «Марс 2020–2050, юбилей колонии», затем быстро застегнулась – и связь пропала. В комнату ворвался дядя Гостомысл, взял меня за ворот рубашки, приблизился вплотную и, смотря пристально и строго в глаза, спросил, мол, не врал ли я ему о содержании снов.
Когда я рассказал об этом отцу, он почему-то тоже внимательно посмотрел на меня, поднёс палец к губам, говоря жестом «тише», кивком позвал меня в соседнюю комнату и почему-то перекрестился. В комнате он включил некий прибор, после попросил меня головой упереться и смотреть в объектив странного аппарата, а сам сел за компьютер. Через минуту, когда у меня в голове творилась такая чехарда, что я уже не понимал, вижу я действительно этот мир или он у меня в голове, – папа меня позвал к себе.
Я видел и слышал внутри головы всё, что было на экране.
– Ты теперь можешь обо всём узнать, что там… Только помни – и они знают твои мысли.
«Могут считывать мысли? Как? – размышлял я. – Ответ мог дать отец, но…»
– Я сделал это специально. Молчи. Суперкомпьютер, в имя которого я заложил подсказку, вычислит количество атомов, недостающих во вселенной для равенства числу Грэма, и примет твой сигнал, – произнёс он тихо и быстро.
Если о первом предложении и втором я ещё мог рассуждать, то смысл последнего высказывания мне был совсем непонятным.
Папа неожиданно схватился за голову, потом упал. Я обнял его и долго в слезах тряс за плечи. В душе моей слились два полученных стресса. Мозг безостановочно бурлил размышлениями о реальном положении дел. Самое удивительное, что я стал понимать: папа умер, а мир совсем другой.
