Пролог
Путь наружу ведет внутрь
Совершенно голый и измазанный илом, он стоял с широко раскинутыми руками на лесной поляне у Бодензее, на краю одной антропософской[1] деревни. Его тело было доведено до изнеможения, его дух проснулся. В это полнолуние его поиск в конце концов должен был закончиться. Он так жаждал этого! Мир нагонял на него тоску, и он все еще хотел домой.
С самого детства он ощущал безмолвную безымянную боль утраты. Он искал недостающую часть пазла повсюду – в спорте, в сексе, в политике и в религии. Он довольно часто менял своих партнерш – чтобы однажды до него дошло: никакая женщина не даст ему то, чего ему не хватает. Он рыдал на кушетке у терапевта. Он пытался изничтожить демонов своего детства. Он закутывался в тряпки хиппи и старался быть лучшей версией себя. Разумеется, он побывал у всех возможных учителей и пробовал себя в разных областях, стараясь верить, что это расширяет его сознание. Он закручивался в брецель[2], жужжа при этом «Ом!» на коврике для йоги. Пока другие плавали в море и веселились теплыми летними ночами напролет, он по капле пота выдавливал свою ярость на подушке для медитаций в буддистском монастыре. Все, чего он хотел, – высвобождение от этого невыносимого Я.
Пятнадцать лет мучительное желание совершенства гнало его – в чужие страны и в депрессию. Он искал его в «Капитале» Маркса, у Гессе и Достоевского, в Библии, в порно, в своем гороскопе и, конечно же, в своих чувствительных зонах на стопах.
Он знал немного, но был уверен в неправильности чего-то принципиально важного. Этот мир казался ему отвратительным. Люди творили ужасные вещи. Но он презирал не столько других, сколько – в первую очередь – себя, свое мелкое, жадное, боязливое Эго.
С самого начала, когда его лучший друг отказался получать образование вместе с ним, ему было известно: он станет несносным. Он запутался, застрял в своем озлобленном «нет». И эта затаенная злоба отравила их отношения. Что-то пошло не так. Что-то не получалось. Во время инкарнации[3] он совершенно точно ошибся выходом. Он хотел быть не здесь; он хотел быть не таким, каким он был: ранимым и невежественным. Многие земные человеческие ситуации внушали ему страх: прежде всего – глубокая боль одиночества. Он хотел домой. Он хотел вернуться к тому совершенному Свету, о котором лишь смутно догадывался.
Итак, он стоял здесь, дрожа каждой клеточкой своего тела на пике воли и желания, на этой маленькой лесной поляне, когда к нему приблизился прекрасный неземной Свет. Он был реальным. Свет не имел твердой формы, и все же был Существом. И это Существо любило его безусловно. Он ощущал полное принятие и прощение. Без всяких слов ему было ясно: это – именно то, что он искал все эти годы. Сияние все приближалось. Он купался в блаженстве. Ему хотелось умереть здесь и сейчас, чтобы подняться ввысь в этом сиянии. Жена, профессия, карьера… Все это больше не имело значения, ведь на расстоянии вытянутой руки находился этот сверхъестественно красивый Свет. Ради него он был готов отпустить все.
А что потом?
Да, потом… Потом Свет заговорил с ним. И звучало это приблизительно так: «Старик, что тут такого должно быть? Ты действительно такой глупый? Думаешь, мы тебя сюда отправили, чтобы ты постарался поскорее убраться отсюда? Проснись!»
Упс… Он почувствовал себя любовником, которому дали пощечину незадолго до кульминации: вместо восхищения – только странная слабость. Духовный coitus interruptus.[4] Он слушал ласковые и в то же время бескомпромиссные заявления так трезво и ясно, как никогда.
«Ты уже не один раз начинал игру. Путь наружу – это путь внутрь. И вот наши условия: мы тебя заберем только тогда, когда ты на самом деле будешь готов. А готов ты будешь, когда научишься любить и уважать Человеческое. Когда познаешь красоту в самом отвратительном, что есть, и узришь тот свет, что ищешь, в самом темном углу. Тогда мы снова придем. Твой урок неимоверно прост: научись любить людей. И лучше всего начни с самого себя».
На этом шоу закончилось. Он резко очнулся. Свет исчез. Костер догорел. Ему было холодно и сыро. Ему было противно. Но он был полон благодарности за то ощущение благодати, которое испытывал. Впервые за долгое время он ощутил нечто вроде покоя. Долгожданный выход из ненавистного мира только что был уничтожен. Но в этом хаосе дремал росток новой свободы. Если выхода нет, придется войти. Войти в Жизнь. Войти в свое человеческое. Ему больше нечего было терять. Либо он умрет разочарованным циником, либо это пророчество сбудется.
Его Эго все еще было мелким, боязливым и жадным. И у него не было настоящего плана. Он подозревал, что и в будущем ничего решительно не изменится. Но удивительным было то, что он впервые смог спокойно встретить этот образ самого себя. Так в ту ночь он сам на себе женился. А истинный союз, как известно, нерушим и в хорошие, и в плохие времена.
