Маму Москва меньше всего интересует: с Киевского вокзала, не заезжая ко мне, она поедет в Жмеринку, чтобы проведать внука и его вторую бабушку Валентину Ивановну. Гена уже большой – ему два с половиной года. Я провожаю маму и только потом заявляюсь в общагу.
По случаю Олимпиады мы будем жить в первом общежитии, где, как всем известно, «система коридорная; на тридцать восемь комнаток – всего одна уборная…» Но жили при поступлении, не жаловались, не распевали Владимира Семёновича! То – при поступлении, а то – на втором курсе… Почему-то всё время мне достаётся жить в первом общежитии на пятом этаже, словно там других этажей нет. И точно так же последняя комната по левой стороне, но крыло противоположное, и окна выходят не на детсад, а на соседний дом.
С Наташей неожиданно встречаемся прямо на вахте, но встреча эта безрадостна: жить нам негде… Вахтёрша сочувственно удивляется – как же так, таким хорошим девочкам и вдруг негде жить, второй курс живёт на пятом этаже во втором крыле, и она настойчиво отправляет нас поискать там свободную комнату. Оставив свои чемоданы внизу, поднимаемся на «свой» пятый этаж и заходим по очереди во все комнаты. Вот, пожалуйста, самая первая по левой стороне; в ней уже азартно обживаются, довольные, Тоня, Наташа Пономарёва, Зухра, Ирочка Фокина из третьей группы; я вдруг начинаю завидовать им, хочу среди них очутиться, так же весело суетливо хлопотать-раскладываться, вспомнить прошлый год… Но это не про нас, и мы медленно идём дальше.
Во всех комнатах уже кто-то живёт.
И только в самой последней комнате по левой же стороне явно нас с Наташкой не хватает: мы вежливо и безнадёжно стучимся, и в ответ слышим громкий весёлый хохот. А их всего двое, это первое; затем, непонятно, что их так рассмешило… Ира Янкина и Нина Баглай, обе – из второй группы. Прямо как в сказке про теремок: а можно с вами пожить немного?! Смеются в ответ так, что мы тоже начинаем смеяться. Помню номер комнаты – 146; очевидно, что нумерация сплошная.
У меня была общая тетрадь с обложкой красного цвета; я её завела в старших классах школы, на обложке написала чьи-то слова: Дорогу осилит идущий, и писала, что хотела, по настроению, что не входило в письма… Так вот, я внесла туда на целую страничку, на самую последнюю страничку, в каждой клеточке, ручкой не шариковой, а чернильной авторучкой с красными чернилами, гневную инвективу против Тоньки, и на этом вполне успокоилась. Стало легче. Никогда потом не перечитывала эту запись. Хотя капельку до сих пор помню. Во втором лице. «…Даже не голосом, а всем своим существом обращаешься к человеку, сделавшему тебе больно: неужели ты не знаешь, что старый друг лучше нового»… И т. д. Ерунда, конечно, пустое, детское; но в тот момент очень помогло; Тоню я попросту перестала замечать.
Наташа же не оставляет своей мечты оставить академию. Она говорит, что не будет больше учиться, а сама тем временем спокойно сидит на лекции и лекцию усердно записывает. Но я бы так не смогла, умная ручка сама бы из моих пальцев выпала! Теперь я понимаю (кому оно, интересно, нужно, это моё понимание, даже писать впустую лень), что у Наташи была блестящая возможность попробовать ещё раз поступить в МГУ им. М. В. Ломоносова – в июле вместо стройотряда; для этого она приобрела на первом курсе множество прекрасных и полезных знаний. А уж в любой другой вуз – в августе на каникулах, вообще пара пустяков. В самом крайнем случае, я уверена, у неё с удовольствием приняли бы документы обратно, так что никакого риска для неё не было.
Пока моя подруга находится в разнообразных глубочайших размышлениях (Например, потом как-то мимоходом из неё вышло такое: ей было жаль меня одну оставлять, мне стало бы не с кем жить; но так не учатся в институте, это в чистейшем виде детский лепет; я не сомневаюсь, что нашла бы с кем жить и точно так же продолжала бы учиться и без Наташки; сначала, думала я, мне было бы, конечно, немного грустно, но потом быстренько бы привыкла-отвыкла.), жизнь не стоит на месте.
Мы разрабатываем чёткий план.
Позорные крашенные зелёной краской панели, со следами пальбы из небольшой пушки, мы заклеим новыми обоями. Их привозит из дома, из Тульской области, Ира Янкина. Светло-салатный нежный-нежный цвет, белым контуром цветы и листочки; я беру фломастеры и рядом со своей кроватью постепенно обвожу контуры листочков – зелёным, а цветы – всеми остальными цветами, кроме чёрного. Даже светло-коричневые цветы у меня тоже есть! Очень красиво!
Потом мы скидываемся на посуду и на коврик. Я так и вижу этот фиолетовый коврик, купленный мною в хозмагазине на улице Юных: обыкновенный шерстяной, на поролоновой подкладке, красиво-фиолетовый, он не сбивается и придаёт неповторимость и уют нашей тесной комнате. Обживаемся.
Кстати, в «Галантерее» на этой же улице все покупают турецкий (?) дезодорант Fa, зубную пасту тоже Fa, причём зубная паста эта – не простая, а пенящаяся, туалетное мыло – Fa, за компанию! Всё это – ярко-светло-зелёное, несколько дороже обычного, но тем не менее, купить
