Мартовским вечером, в восемь часов, медиума Бэкхауза, стремительно восходящую звезду мира духов, провели в кабинет в Пролэндзе, хэмпстедской резиденции Монтегю Фаулла. Комнату освещал только пылавший в камине огонь. Хозяин поднялся с места, оглядев посетителя с вялым интересом, и они обменялись традиционными приветствиями. Указав гостю на мягкое кресло возле огня, южноамериканский торговец вновь сел. Зажегся электрический свет. Выразительные, резкие черты хозяина, его похожая на металл кожа и общее настроение скучающего равнодушия не произвели большого впечатления на медиума, который привык смотреть на людей под определенным углом. Бэкхауз, напротив, был торговцу в диковинку. Невозмутимо изучая гостя сквозь полуприкрытые веки и дым сигары, он гадал, как этому маленькому, коренастому человечку с заостренной бородкой удавалось сохранять столь свежий и разумный вид, вопреки ненормальной природе своей профессии.
– Вы курите? – тягуче осведомился Фаулл, чтобы начать беседу. – Нет? В таком случае, быть может, выпьете?
– Спасибо, не сейчас.
Пауза.
– Вы всем удовлетворены? Материализация произойдет?
– Не вижу причин сомневаться в этом.
– Хорошо, я не люблю разочаровывать гостей. Чек на ваше имя лежит в моем кармане.
– Я заберу его после сеанса.
– Я полагаю, мероприятие назначено на девять?
– Думаю, что так.
Разговор не клеился. Распростертый в кресле Фаулл сохранял равнодушие.
– Вас интересуют приготовления, которые я сделал?
– Не думаю, что в них есть нужда, не считая кресел для гостей.
– Я имею в виду убранство комнаты для сеанса, музыку и тому подобное.
Бэкхауз пристально посмотрел на хозяина:
– Но это не театральное представление.
– Совершенно верно. Видимо, я должен объяснить… Среди гостей будут дамы, а они, как вам известно, склонны к эстетике.
– В таком случае у меня нет возражений. Надеюсь только, что им понравится спектакль, – весьма сухо ответил медиум.
– Значит, все в порядке, – сказал Фаулл. Стряхнув пепел с сигары в огонь, он поднялся и налил себе виски. – Хотите взглянуть на комнату?
– Спасибо, нет. Предпочитаю ничего не видеть, пока не придет время.
– Тогда давайте навестим в гостиной мою сестру, миссис Джеймсон. Иногда она любезно берет на себя обязанности хозяйки, ведь сам я не женат.
– Почту за честь, – холодно произнес медиум.
Дама сидела в задумчивом одиночестве перед открытым фортепьяно. Она играла Скрябина, и ее захлестнули чувства. Окинув взглядом миниатюрные, строгие, аристократичные черты и напоминавшие фарфор руки, медиум подивился, откуда у Фаулла взялась такая сестра. Она смело приветствовала его, лишь с тенью тихого волнения. Он привык к подобному отношению прекрасного пола и хорошо знал, чем ответить.
– Должна признать, что больше всего меня поражает, – тихо произнесла она после десяти минут любезной беседы ни о чем, – не сама материализация – хотя, разумеется, это будет чудесно, – а ваша убежденность в том, что она произойдет. Поведайте мне о причинах вашей уверенности.
– Я сплю с открытыми глазами, – сказал он, кинув взгляд на дверь, – и другие видят мои сны. Вот и все.
– Но это прекрасно, – откликнулась миссис Джеймсон. Ее улыбка была весьма рассеянной, потому что прибыл первый гость.
Это был Кент-Смит, бывший магистрат, известный своим колким судейским юмором, от которого он, впрочем, рассудительно воздерживался в личной жизни. Хотя ему давно перевалило за семьдесят, его глаза были обескураживающе яркими. Со стариковской прозорливостью он тут же устроился в самом удобном из многочисленных удобных кресел.
– Итак, сегодня мы увидим чудеса?
– Свежий материал для вашей автобиографии, – заметил Фаулл.
– О, не будем упоминать мою несчастную книжицу. Старый народный слуга всего лишь развлекается на пенсии, мистер Бэкхауз. У вас нет причин тревожиться – я окончил школу конфиденциальности.
– Я не тревожусь. Вы можете публиковать все, что пожелаете.
– Вы очень любезны, – ответил старик с лукавой улыбкой.
– Трент сегодня не придет, – сообщила миссис Джеймсон, с любопытством покосившись на брата.
– Я его и не ждал. Это не его область.
– Понимаете, мы все обязаны миссис Трент, – сказала она, обращаясь к бывшему магистрату. – Она чудесно украсила старый салон наверху и договорилась об услугах очаровательного маленького оркестра.
– Но это римская роскошь.
– Бэкхауз считает, что к духам следует относиться с большим почтением, – усмехнулся Фаулл.
– Но, мистер Бэкхауз, поэтическая обстановка, без сомнения…
– Прошу меня извинить. Я человек простой и всегда отдаю предпочтение элементарной непритязательности. Не стану возражать, но свое мнение выскажу. Природа – это одно, искусство – совсем другое.
– Не могу сказать, что я с вами не согласен, – заметил магистрат. – Подобное событие должно быть простым, чтобы уберечь нас от опасности заблуждения. Простите мою прямоту, мистер Бэкхауз.
– Мы будем сидеть при полном освещении, – ответил Бэкхауз, – и каждый получит возможность осмотреть комнату. Я также попрошу вас досмотреть меня самого.
