Начало следующего дня Алина вела себя на редкость шаловливо. Девушке явно нравились мои нововведения в интимном плане, поднимающие близость на новую ступень. И мы оба, по-видимому, ждали окончания ходового дня, чтобы снова иметь возможность побыть вдвоем.
Время летело незаметно за размеренными действиями и неспешным разговором ни о чем. Я расслабился. Блин, да, я просто самым кретинским образом расслабился! Все же было спокойнее некуда: ровная водная гладь, широкое русло, глубокое дно. И когда сквозь толщу воды проступили темные очертания подводной ловушки только лениво гребанул веслом вбок, не придав значения увиденному. И только когда нас нехило так крутануло, опомнился и начал усиленно грести, пытаясь сорваться с держащего за днище гарпуна.
Уф, удалось. Зловредная хрень наконец расцепила свои объятия, выпуская суденышко на свободу. Скорее всего, налетели на притопленный ствол дерева, зацепившись за обломки сучьев. Бывает такое на реках, когда древесина настолько пропиталась водой, что уже не всплывает.
Еще какое-то время мы бодренько шлепали веслами за бортом, пока я не бросил случайный взгляд на свои ноги. Ну, вот что мне на них смотреть? Нет бы на чужие, да еще и без одежды если. А свои-то накой?
«Твою ж мать! Пробоина!» – ругнулся я про себя. Вернее высказался я не так, а более цветасто, но не суть. Наша встреча с подводным нечто не прошла бесследно. Плыть на дырявом корыте – удовольствие то еще. Не, можно конечно отчерпываться кружкой периодически, но оно мне надь?
- К берегу, матрос, – скомандовал я впередсмотрящей.
- Есть, капитан! – отрапортовала Алина.
Эх, как же хорошо когда она не изображает обиженную на весь свет гальюнную фигуру, не спорит, доводя до белого каления, не пытается руководить процессом, в котором ни бельмеса не смыслит, не закидывает дурацкими вопросами.
- А нам зачем к берегу?
Упс, погорячился с последним утверждением.
- Клеиться будем, – лаконично ответил я. Но поняв, что такого объяснения недостаточно, добавил: – Днище мы расхерачили.
Если собеседница что и имела против моего лексикона, то промолчала. А я был не сильно рад перспективе объяснять потом хозяину лоханки, откуда эти милые аппликации на шкуре. Не, понятно, что на воде может случиться все что угодно и шибко требовать с меня блюсти сохранность доверенного имущества не будут. Но все равно приятного мало.
Вытащили мы с горем пополам потяжелевшую от воды байду. Разбирать шмотье я не стал, просто кувыркнул килем вверх, достав предварительно ремнабор. Плеснул ацетона для обезжиривания, вырезал заплатку, пришпандорив ее к нехилой такой пробоине. По сути все, выждать для надежности минут так несколько и можно опять в путь. Этот клей сохнет быстро.
Но раз уж все равно на берегу, решили размяться немного. Все же ноги затекают в неудобной позе. Я-то привычный, а девушке наверняка несладко приходится. Да и естественные потребности никто не отменял. Место было открытое. Смущать девушку просьбой отвернуться я не стал, здраво рассудив, что не развалюсь, если схожу до лесу.
Насвистывая навязчивый мотивчик, я углублялся в переплетение деревьев. Как вдруг взгляд зацепился в яркое пятно на траве, будто кто-то красной краски плеснул. Ну откуда в глуши краска? Мне бы развернуться и смыться побыстрее, так нет же, любопытство не только кошку сгубило. Когда пятен стало больше, я, наконец, понял что же это такое.
Кровь. Много крови. Очень много.
Я впал в какой-то ступор, тупо пялясь на залитую кровью поляну с полуобглоданной тушей какого-то крупного животного. При жизни это было лосем. Но впоследствии труп явно раздирали на куски, которые были раскиданы тут и там. Остатки когда-то здорового и полного сил животного, с проглядывающими костями, с ошметками мяса и шкуры. Раздерганными по земле кишками и прочими не идентифицированными внутренностями, неопрятными грудами раскиданными по земле. Оторванная голова, с торчащей вырванной трахеей и белеющими позвонками, пялилась на меня в безмолвном укоре остекленевшими подернутыми пеленой смерти глазами.
Пиршество явно происходило недавно, может прошлой ночью. Гниль еще не тронула мертвую плоть, и над поляной витал только неприятный запах свежей крови. Меня начало ощутимо подташнивать. Я никогда не видел смерть так близко, во всей ее неприглядности. В крови были даже деревья, как будто туша раздиралась когтями и клыками, и оторванное откидывалось прочь в яростном угаре. Выглядывающие белые остовы ребер смотрелись жутковато.
Даже не представляю, кто мог так отделать свою жертву. О том чтобы поживиться плодами чужой охоты у меня не возникло и мысли. Было просто противно не то, что прикасаться к тому, что осталось от лесного зверя, а даже подходить близко. К тому же там, где плоть была объедена, мутноватыми каплями стекала вязкая слюна.
Желудок скрутило в жестком спазме, и будь он полон – с остатками содержимого пищеварительной системы можно было бы распрощаться. Еще немного и действительно вывернет от увиденного зрелища.
И тут меня накрыло мыслью: «Ведь охотники могут вернуться к оставленной добыче». Встретится с мясником такой силы, что смог раскидать свой обед в радиусе пяти метров, очень не хотелось. Боюсь, пережить такое знакомство будет непросто. Стараясь не перепачкаться в лужах крови, я начал отступать от страшной находки. А потом развернулся и побежал обратно к оставленной девушке. Ведь она там совсем одна, мало ли что.
