Глава 1
Щепка. Эта щепка, зазубрина в обглоданном подоконнике, в который раз впилась ему в джинсы. Грош поерзал, отцепляя штанину, и снова с тоской уставился на силуэты башенок и шпилей Старого Города, совсем черные на фоне последних золотисто-алых с пеплом мазков заката.
– Что ты там увидел, сынок? На что ты смотришь?..
Мама, как всегда, подошла неслышно и теперь с тревогой заглядывала ему через плечо.
– Ведь еще не время, Грошик?.. Не время?..
От этой тоскливой, жалобной неуверенности в мамином тихом голосе у него заболело в груди, обожгло совсем как тогда, когда действительно время, – точно сотни острых слипшихся перьев рвались наружу, прорывая тонкую смуглую кожу. Грош поморщился, и это не укрылось от маминых глаз, она подалась к нему, заглядывая в лицо. В последние дни мать ходила за ним по пятам, как будто каждую минуту ждала беды.
Ну, правильно. Приближалось время, а ему в прошлом месяце исполнилось восемнадцать.
– Они еще не объявляли Охоту…
Она присела на обшарпанную дубовую скамью, единственную мебель в доме, которую он не сумел толком обгрызть, и расправила на коленях темно-синюю юбку. Сколько раз он выл, зарываясь в эту самую юбку, с тех пор, как ему исполнилось пять лет… Грош проглотил тяжелый комок в горле. У матери никогда не было денег на себя, она вечно искала какие-то лекарства, знахарские травы, тратила на них все, что зарабатывала стиркой и глажкой. Некоторые из этих трав, впрочем, немного помогали. Но у них с мамой из-за всей этой канители даже тиви не было.
– Ты ведь родился совершенно таким, как другие дети. Ничто не предвещало… Я помню, как лекарь сказал: «Ну, с первенцем тебя, Магда!.. Хороший, здоровый парень!» И другие врачи, из комиссии, подтвердили… Ни одного признака! Ни одного. Ты даже ничем не болел. Другие-то детишки болели, а ты никогда. Соседки мне завидовали.
Грош слышал это тысячу раз. Ему хотелось уйти из комнаты, но закат притягивал его, и рассказ матери против воли притягивал его – рассказ о тех счастливых днях, когда он был совсем как другие дети, только ничем не болел.
– Сынок…
Мать еще раз без надобности расправила ветхий подол. Она нервничала, он чувствовал это.
– Я никогда тебе не рассказывала… Послушай меня, пожалуйста.
Грош сполз с подоконника и присел на пол у ее ног. Она привычно запустила пальцы в его густые мягкие волосы и стала поглаживать ото лба к затылку – жест, знакомый ему, как гул стиральной машины, запах стираного белья и крепкого кофе по утрам.
– У моей старшей сестры Эсты был сын… Такой, как ты. Ну, ты понимаешь. Только он был старше на десять лет. Она была сильная женщина. Такая сильная, какой я никогда… никогда не смогла стать. Она… делала все, чтобы сын ее ненавидел. Наказывала его. Била. Всегда разговаривала с ним грубо и резко. Кричала, ругалась. Никогда не приласкала… не пожалела. Понимаешь, сынок? Она хотела, чтобы, когда придет время, он не бросился на улицу и не погиб… во время Охоты. Чтобы он нашел жертву… ненавистного человека… прямо у себя дома. И прошел инициацию. И стал, как все. – Пальцы на затылке стиснули прядь волос так крепко, что сделалось больно. – Она хотела, чтобы он остался жив.
Грош резко вывернулся из-под ее руки и уставился матери в глаза.
– У нее… у нее получилось, – быстро закончила она и опустила голову. – Сынок… Я хочу, чтобы ты…
– Нет!..
Он хотел вскочить на ноги, но знакомая дрожь немедленно начала колотить худое тело. Слезы, как расплавленный сургуч, обожгли глаза. Грош стиснул кулаки и попытался прикусить прыгающие губы.
– Что ты говоришь?.. Как ты можешь мне такое говорить?..
– Сыночек!
Магда быстро прижала голову сына к груди, стала гладить мокрое пылающее лицо.
– Успокойся, сыночек. Я сейчас… я свежий болотник заварила. Сейчас принесу. Посиди.
Запах болотного корня, доносившийся из кухни, усилился, когда она внесла в комнату исходящую паром кружку. Грош хотел взять – и не смог, пальцы тряслись, как сумасшедшие. Мать сама поднесла горячий напиток к его губам, он глотнул, тепло разлилось в груди, и он почти сразу почувствовал, что дрожь немного унялась.
Магда осторожно обняла тощие плечи сына, притянула к себе и стала баюкать, раскачиваясь вместе с ним.
– Я пыталась, – шептала она ему в макушку. – Я тоже хотела, как она… когда ты первый раз… Но ты был такой маленький. Такой родной. И тебе было очень больно. Как я могла?.. Я не могла. А потом – ты помнишь? – когда ты рос, становился старше… Я все время пыталась научиться обижать тебя. Придираться по мелочам. Разговаривать с тобой, как с чужим. Но ты был такой хороший, послушный мальчик. Тебя совершенно не за что было ругать и наказывать. И эти приступы раз в полгода… Я не могла оставить тебя мучиться одного. Понимаешь?.. Прости меня, сыночек. Я оказалась слабой и глупой. Сейчас тебе было бы легче, если бы я… если бы ты…
– Мама, замолчи, –он едва шевелил губами, болотник действовал безотказно. – Я не хочу это слышать.
Она покорно замолчала, слизывая слезы, непрерывно текущие по щекам, и продолжая баюкать его, как маленького.
– Как я устал, – сказал он уже невнятно. – Мама, как я устал…
– Поспи, – прошептала Магда еле слышно. – Поспи пока… еще не время.
