Марина, так и не смогла сомкнуть глаза в эту ночь. Она раздраженно повернулась на другой бок и мрачно уставилась на стену, возле своей кровати, где белые разводы, с серебристой пылью, причудливо переплетались в нелепом узоре, отчего было сложно отвести свой взгляд. Но Маринины глаза равнодушно блуждали по этим лабиринтам, словно не замечая извилистых и ломаных линий. Ее лоб, от напряжения, покрылся глубокой складкой, которая грубо разрезала кожу на две половинки.
В квартире было тихо, из своей спальни, она даже слышала ход настенных часов, которые висели над зеркалом, в большой прихожей и ей не обязательно напрягать свой слух, было и так все ясно. Из соседней комнаты не раздавалась ни звука, вокруг стояла, звенящая, отбивающая мерно такт, тишина.
«Что он там делает?», − подумала она, продолжая бессмысленно рассматривать матовый узор на обоях. – «Уверена, что он уже встал, если, вообще, смог прилечь в эту ночь».
Она снова повернулась на другую сторону, потом села в постели и посмотрела на противоположную стену, словно пыталась разглядеть обстановку соседней комнаты. Все мысли в голове, что одолевали ее ночью, беспорядочно смешались, образуя собой тяжелый ком, который метался, вибрировал и давил своей массой, то на левый висок, то на правый. Бледная, с синими кругами под глазами, она сидела и чувствовала, как холодеют пальцы босых ног, свисающих с кровати. От проявившихся мурашек, она вздрогнула и шумно вздохнула, Ей отчаянно захотелось выпить кофе и выкурить первую сигарету, но она упрямо сидела на кровати и выжидала.
Неизвестность мучила ее и заставляла еще больше нервничать: «Ну… Давай… Cобирайся скорее», − тоскливо думала она, опять бессмысленно рассматривая теперь уже бежевый ворс ковра под ногами. − «Так будет лучше. Для всех. Сегодня никаких объяснений. Я устала… Довольно…»
Внезапно, она услышала, легкие шаги возле своей комнаты и ее сердце сразу застучало монотонными глухими ударами. Дверная ручка мягко качнулась и замерла на месте. Марина, как всегда, предупредительно, закрыла на ночь свою комнату на замок. Только так, она могла полностью расслабиться, успокоиться, опасливо не озираясь на свою дверь.
Ручка больше не двигалась, за дверью поняли, что комната безнадежно закрыта. Марина сидела и не шевелилась. Она даже боялась дышать, будто за дверью, он мог услышать ее прерывистое дыхание.
− Марина, ты спишь? − вдруг послышался тихий и знакомый голос.
Она сглотнула слюну и ей показалась, что это было ужасно громко. Слышал он или нет, но, явно не торопился уходить.
− Марина, прости меня… Вчера… Вчера, я был, сам не свой… Я много наговорил. Я испугал тебя…
Она молчала и не шевелилась, напряженно слушая каждое его слово.
− Мне… Мне не хватает тебя… Мне так плохо… Мне очень плохо… Я каждый день точно теряю что-то… Упускаю сквозь пальцы… Как будто песок… Не могу понять, что… Но это странное чувство и оно меня убивает…
Марина нахмурилась от этих фраз. Она до конца не понимала, что хочет этим сказать Антон, но чувствовала в себе, такое, же странное состояние.
− …Я не хочу быть равнодушным, − уловила она остаток фразы. − Я хочу чувствовать. Но мне пока удается только страдать…
Он продолжал говорить, но Марина почувствовала, как ее накрыла какая-то мутная пелена. Невесомая и ужасно плотная, отчего его голос стал заглушаться пронзительным, однотонным звуком. Она испугалась и руками зажала свои уши с такой силой, что заболели запястья на обеих руках.
− …Неужели это ничего не значит для тебя? − донеслась до нее последняя фраза, когда она убрала руки от головы и посмотрела на свои дрожащие пальцы.
− Пожалуйста…, − горько прошептала Антоновым голосом закрытая дверь.
Марина заморгала, стряхивая с себя тяжелое оцепенение, но снова промолчала. Теперь, она крепко сжала кулаки, чтобы остановить дрожь, отчего ногти, впившиеся в кожу, угрожающе побелели.
− Прости меня, прости…
Он еще что-то стал говорить, но Марина снова закрыла уши руками и откинулась на подушку. Чтобы не слышать его голоса, она стала тихо и монотонно мычать, как делала это в детстве, когда ее отец, прежде чем уйти из семьи, крупно ссорился с матерью. Эти ухищрения помогали ей избежать всех подробностей отцовского ухода и необдуманных жестоких фраз, что напоследок он бросал, оправдывая свой низкий поступок.
− …Для тебя, поверь, − услышала она слова мужа, когда убрала руки от ушей.
Марина понимала, что сейчас Антон не совсем честен с ней. Да, она чувствовала, что все эти слова он говорил от всего сердца. Она даже не сомневалась в том, что он искренне жалел, о вчерашнем эмоциональном срыве, в обрез своей постоянной хладнокровности. Но еще она чувствовала, что в данный момент он хотел бы совсем другого. А именно, закричать и начать все крушить на своем пути, выломать дверь ее спальни и тряхнуть ее за плечи так сильно, чтобы она наконец очнулась и посмотрела на него другими глазами. Теми, которыми он хочет. Хочет он, а не она сама.
Но, в обрез своим желаниям, он упорно продолжал сдерживать свои эмоции. Эдакая, интеллигентная особенность, которая не выставляет чувства напоказ, но позволяет, однако, вырваться словам, которые, как нельзя точнее указывают на шипящий накал в его душе.
