Каждое событие подобно дивану,
в нем должны быть скрытые пружины.
– Ты посмотри, очухалась, девочка! Живучая, значит – мужчина, сидящий напротив, не спрашивает, утверждает. Его губы дергает отвратительная ухмылка.
Голова кружится, в ушах стоит непонятный гул. Я лежу на пыльном бетонном полу в позе эмбриона, связанная по рукам и ногам слишком туго. Запястья режет из-за чертовой веревки. В воздухе воняет сыростью со сладковато медной примесью. Запах крови.
Всеми силами стараюсь собрать мысли в кучу, что бы найти выход из этой ситуации. Но боль ломает тело, заглушая любую попытку. Каждый орган отзывается острой пикой. Невозможно даже дышать.
Господи! Почему так плохо-то?!
Память услужливо подкидывает ответ. Меня избили в четыре руки, не дав даже шанса сопротивляться. Словно боксерскую грушу. Я сгибалась от ударов в живот. Падала и харкала кровью. Осевшее тело встряхивали, приводя в чувства, и снова нещадно выбивали дух. Последний удар пришелся куда-то в район правого глаза, а после темнота.
Сколько я была в отключке? Час? Или больше? Только стоило пошевелиться, как сиплый крик вырывается наружу. А это чудовище продолжает удовлетворенно смотреть, как я валяюсь в ногах. Наверняка чувствует себя сейчас вершителем судеб.
– Раф! Сделай так, что бы дама могла нормально со мной общаться.
Бугай стоящий поодаль резко поднимает искалеченное тело и усаживает на невесть откуда взявшийся табурет. Сам же встает за моей спиной, создав опору. Видимо, понимает, иначе я просто рухну безвольным мешком на пол. Грубым захватом впечатывает пальцы в подбородок и удерживает голову. Теперь мое разбитое лицо четко напротив собеседника.
– Слушай, Мария Николаевна, внимательно. Я думал, ты из понятливых и пыл свой поумеришь еще после первой встречи. Но ошибся. Хотя признаюсь, восхищен. Ты баба красивая и сильная, даже слишком. Только дура. Такой набор почти алмаз среди кучи дерьма. И если бы не все обстоятельства, быть тебе… – мужчина резко обрывает мысль, задумчиво трет подбородок и наконец-то добавляет – урок ты получила, надеюсь – впитала до мозга костей. Даю тебе шанс на безоблачное будущее, естественно со мной, рука об буку. Заметь и оцени! Делаю исключение… для тебя. Прощаю. Как только услышу вразумительный ответ, продолжим беседу в более приятном ключе, минем алтыным*! (тат. яз. – моя золотая)
Последняя фраза звучит на чужом языке, но судя по интонации – это обращение и довольно ласковое. Нет уж, спасибо, обойдусь.
Не знаю, откуда появляются силы. Может это просто последний выброс адреналина в кровь, перед неизбежной гибелью, или гордость решила взбрыкнуть. Превозмогая боль, я вонзаюсь взглядом в организатора моего личного суда и спокойно говорю:
– С такой мразью даже по одной земле ходить не стану. Засунь свои предложения поглубже. Я скорее землю жрать начну, чем сделаю то, о чем ты говоришь, Була!
Шершавая рука, удерживающая все это время, дергается, а мой смех больше похожий на хрип катится по стенам и ударяется о физиономию напротив. Карие глаза злобно сужаются, мужчина встает, одергивает синий пиджак и приближается так, что расстояние между нами сокращается до десяти сантиметров.
Я давно поймала себя на мысли, что не боюсь собственной смерти. Единственное, что дергала еще бьющееся сердце «Как это вынесут родители?». Конечно, мечталось прожить счастливую жизнь лет до восьмидесяти, а потом просто уснуть вечным сном и отправиться в Царство Небесное, ну или куда там выдадут путевку. Но раз уж судьба погибать молодой, не стоит себе отказывать напоследок. Через секунду мой кровавый плевок растекается по лицу этого выродка.
– Раф, закопай суку заживо. Она хотела жрать землю, так исполни последнюю волю нашего следователя.
***
– Машуля, ну что, подписали все бумаги. Сейчас передай остатки дел Совкову и…
Генерал тяжело вздыхает, машет рукой и как-то грустно улыбается. Карие глаза, которые с возрастом посветлели и стали похожими на осветленный яблочный сок, смотрят с отеческой теплотой.
– Тимофей Игнатьевич, спасибо вам за все.
Этот человек действительно многое сделал для меня. После успешной практики в следственном комитете я была направлена в отделение Порохова. Показатели раскрываемости значились более чем высокими, а я еще совсем юная и так сказать пороха не нюхавшая в прямом и переносном смыслах. Но генерал что-то рассмотрел во мне, как он сказал: «острый ум, бьющий ключом потенциал и вера в идею». Помогал, подсказывал и давал реально ценные советы, которые, в общем-то, взрастили из меня профессионала. Да, заслуженно считаю себя профессионалом, и дело не в том, что от скромности не умру. Я адекватно оцениваю свои возможности, способности и статистические показатели проделанной работы.
Игнатьевич понимающе мотает головой, поднимается и одергивает китель. Его звезды блестят, попав в луч света, пробивающийся сквозь кремовые жалюзи. Натянул привычную маску бравого генерала и так нарочито серьезно забасил:
