Эта история уходит глубоко в века, когда были мамонты. Ага, слоники с шерсткой и двумя бивнями.
Были общины, которые жили в пещере. Чтобы выжить, человек непременно должен был жить в племени. Потому что все дружно или по разделению на главенствующих и подчиняющихся – и, считай, тот же самый абьюз (глава общины и соплеменники) добывали еду: собирательство, охота; готовили ее, разжигали и берегли огонь, и защищались тоже все вместе. Врагов было предостаточно (ну, как врагов… тех, кто, по мнению общины, был сильнее и мог их съесть и/или выгнать с теплого местечка).
Ну так вот, если человек древний (хомо, как-то там) поведет себя не по правилам (иногда правила ― хорошо, а иногда ― совсем нет), то его запросто могли выгнать.
Вот, например, человек древний мечтательно-исследовательской натуры: все собирают ягоды, гоняются за слоном в шерстке, а он такой плохой – рассматривает бабочек. Смотрит, какие бывают и что делают. Никто не задумывается о важности этого действия для будущего (читай – «для сюжета»), все думают только о том, что в данный момент он не подчиняется, делает не так, как хочет община. Вывод – выгнать! Вместе с бабочками или «на хутор бабочек ловить»…
Человек древний, писательской натуры: побегал за мамонтом немножко, а потом убежал в пещеру, дабы додумать сюжет, или вовсе застыл на месте и начал придумывать сюжет на ходу. Никто и думать не станет, что он потом расскажет эти истории детишкам, и они спать будут крепче и лучше. Все решат, что он «не такой» и племени не нужен. Вывод – выгнать!
А когда наш исследователь и писатель окажутся один на один, нет, не с собой (хотя этот вариант тоже интересен), а с природой, то ягодок и корений им хватит для пропитания, а вот без крова, огня и соседского теплого тельца они, к сожалению, долго не протянут – умрут… Так это и передается из поколения в поколение: неугодные общине погибают в одиночестве (и даже без сорока кошек, потому что кошки раньше тоже были большие, зубастые, и одной было бы вполне достаточно для… ну, вы меня поняли). И вот поэтому мы – хомо двадцать первого века – так боимся быть по другую баррикаду от всех или большинства.