Алина сидела на берегу. Она сидела и думала: почему тут? Почему именно тут, почему именно сейчас ее начало отпускать? Десять лет она просыпалась и не хотела открывать глаза. Она не хотела открывать глаза в мир.
Если бы ее спросили и попросили ответить на вопрос: можно ли твое состояние описать словами «я не хочу жить»? – Нет!!! Нет, нет, нет и еще раз нет. Жить она хотела. Но открывать глаза в каждый день этой жизни – не хотела.
Но она открывала их, вспоминала человека, который сделал ей больно, проклинала его телку, мысленно желала ей сгореть в аду, и только тогда она могла медленно, вытягивая из себя остатки энергии, – идти, идти и пытаться жить, делая вид, что все хорошо. Делать вид было иногда несложно, но по большей части ей казалось, что все видят эту надпись у нее на лбу – «я вам вру, мне плохо». Ей очень хотелось, чтоб кто-то подошел и сказал: если тебе нужна помощь, моргни два раза. Но никто не спрашивал. Это терзало ее больше всего – почему, почему я живу в долбаном вакууме, и никто, никто не может мне помочь?
Она видела себя мухой в сиропе, все в замедленной съемке. Среда, пятница, суббота, среда, пятница, суббота, и так все десять лет – 3650 дней.
Она не понимала, с чего все началось, где она допустила ошибку – ну не с того, конечно, что муж завел себе телку прямо на работе, где они вместе работали, да и не с того, что он трех дней не думал, чтоб уйти от нее, хоть ей и казалось, что было много того, о чем можно было пожалеть или хоть задуматься – не пирожки, конечно, но 16 лет брака??? И ничего – 0. Дочь… – и он, и его родители не чаяли в ней души. Дочка тогда очень сильно болела – нервный тик никак не поддавался лечению. Губы и кожа вокруг были красные, как жопа у мартышки, и это тоже не лечилось. Алина искала докторов, гоняла с ней по всему городу и уже собиралась лететь в Швейцарию. И тут – «я пошел». Шок был такой, что она месяц не могла просто подняться с дивана.
Тогда, кстати, несколько раз были моменты, когда «не хочу открывать глаза» – было про «хочу умереть». Хорошо, что это быстро прошло. Надо было заботиться о себе и дочери. Кстати, надо отдать должное родителям мужа, особенно свекрови, она оказалась качественной сукой – слила Алину на раз-два, как и ее сыночка. И даже сказала маме Алины – «ой, новая так любит моего сына!»
Комон, вы серьезно? Новая телка, работая ассистентом в бизнесе мужа, отдавала каждый вечер ее мужу котлету заработанных им денег. И, как это обычно водится, она-то была из серии – бедная мать, обосранные дети. Поэтому любила его на работе, без отрыва от производства, очень активно и рьяно. От твари-свекрови Алину отвело сразу, она больше ни разу в своей жизни о ней не вспоминала.
Что послужило толчком к десятилетнему уничижению себя?
Почему она, после того как собрала и выбросила его шмотки за дверь, поговорив с мамой, пошла, собрала их и развесила в шкафу? Что тогда случилось? Почему она не сделала то, что хотела сама, она же была очень смелой и гордой. Ее потенциал в развитии зашкаливал, она была ресурсная и вдохновляющая. Она была так сломлена фразой – «мы расстаемся, и я ухожу», что начала слушать околосемейный бред и поступать как слабак.
Тогда долбаный низменный абьюзер и газлайтер стал иметь на нее безграничное влияние. Ее метало от «что, хозяин, надо?» до «ты почти бог», она подпрыгивала и, принимая его каждую субботу дома по расписанию, то что-то готовила, то встречала в новом супербелье, бесконечно хвалила, как советовали всяческие женские сайты, и чем больше она все это делала – тем с большим удовольствием он все это воспринимал и тем более холодным он становился. Как будто говоря: о-о-о-о, ну что еще??? А что, еще и так можно?
А дальше – как в сказке про Золушку, ровно в 6 вечера он исчезал, ссылаясь на бесконечную занятость, и ее мир превращался в тыкву до следующей субботы.
Именно тогда она ступила на путь саморазрушения, но так как она все делала качественно и с вдохновением – разрушать себя она начала так же. Основательно.
Сидя сейчас на берегу, она вспоминала эти 3650 дней.
Прибой, очень тихий и невероятно теплый, ласкал ее ноги. Она любила море, любила как дельфин, любила как рыба, она не могла без него дышать.
Когда ей становилось совсем плохо, она бросала все и летела на море.
Каждый раз, когда самолет начинал снижаться над морем или океаном для захода на посадку, пульс ее учащался, восторг поднимался в ее сердце, и она завороженно прилипала к иллюминатору. Пульс начинал успокаиваться, дыхание восстанавливалось, и покой разливался по всему телу.
Ну и потом аэропорт, такси, отель – и вот оно рядом, ты его трогаешь, оно ласкает тебя, и ты счастлива.
Алина сидела на берегу, и вечер постепенно сползал на пляж. Уходить не хотелось. На высоком южном небе по одной зажигались звезды. Слезы медленно потекли из ее глаз. Она не хотела плакать. Она уже давно не плакала. Но истерика стала накатывать, и она уже в голос рыдала на пустом пляже.
Недалеко в море на якоре стояла яхта, вся в огнях и рвущейся музыке безудержной тусовки. Биты, разносясь над всей бухтой, заглушали ее рыдания.
