Мамаша с коляской неспешно и гордо прошествовала на зеленый сигнал светофора и нарочито замедлилась, пристраивая коляску на поребрик.
Вы замечали, как ходят беременные бабы? Как утки, только что не крякают. Полные сознания своей значимости, переваливаются с ноги на ногу. Кучкуются в скверах, а еще хуже – у пешеходных переходов. Пойдут – не пойдут, попробуй, разбери. Те, что с колясками, опасливо вытягивают головы, а эти как на параде – выпятили круглое достояние и пошли гордо, из какого-то своего иного мира снисходительно глядя на другую половину человечества – небеременную, второсортную.
Я выжала газ на Пулковском шоссе, показательно и смиренно притормозила у поста ДПС. Миновав его, как волк, сбросила овечью шкуру и понеслась по Дунайскому проспекту. Это сейчас попасть на север Петербурга просто, а тогда кольцевая дорога только строилась – щерилась арматурой из бетонных свай, похожая на останки огромной доисторической рыбы.
Поворот на Дунайский был не случаен – пол-литра водки диктовали мне быть осторожной и избегать центральных улиц. Переваливаясь на служебном «Форде Фокусе» – любимом «бегемотике» – через разбитый переезд у железнодорожной станции «Обухово», сделала погромче радио. Валерий Меладзе, София Ротару и группа «Белый орел» были со мной заодно. О чем бы они ни пели, выходило об одном – у всех есть упоительные в России вечера, милые-любимые-единственные, «я пойду за тобой» и прочая лабуда, но не у всех есть продолжение этой лабуды – дети. И это – правда жизни.
Моя правда.
Скоро тридцать, я очень стараюсь, лежу, как йог, на высокой подушке, возведя глаза к потолку, а колени почти к переносице, ожидая, что Божий промысел свершится, но каждый месяц в определенное число получаю увесистую фигу с маслом.
Часы тикают – я лежу – получаю фигу – снова лежу – очень стараюсь – получаю фигу – часы тикают – одноклассницы ведут детей в школу – я лежу – получаю фигу – мамаши с колясками шествуют через дорогу – я хотела бы быть с ними – одна из них – но нет – лежу – получаю фигу.
На другой стороне Невы снова втопила педаль газа и заревела белугой в унисон какой-то песне. Мчалась по переходящим одна в другую набережным, не утирая слезы и смакуя свое, почти по Достоевскому: «чем хуже – тем лучше». Разбиться сейчас было бы лучшим исходом – о парапет набережной, через встречку, только бы ненароком не задеть кого, не дай бог беременную.
Патрули ГИБДД словно сгинули. Возле дома вильнула боком, парканулась буквой «зю». Поелозила ключом в замочной скважине, упала на кровать и провалилась в безвременье. Хорошо хоть муж в командировке.
Утро нагрянуло сонмом звуков из раскрытой балконной двери: лязг трамваев, гудки машин, ругань пенсионеров возле «Сбербанка» аккурат под балконом. Головная боль и латентное раскаяние, знакомое всем, хватившим лишку накануне.
Рядом с банкой кофе – хотя кто же пьет с бодуна кофе – лежала упаковка теста на беременность. Подташнивало – прямо как беременную. Достоевский ведь сказал: чем хуже – тем лучше. Заслужил свое хуже – получи, удостоверься в тщетности попыток. Ну, давай же, еще раз, проверь: хуже уже не будет.
* * *
– Мне надо срочно встать на учет по беременности, – торжественно сообщила я в неохотно приоткрывшуюся дверь женской консультации.
– Я – сторож, – ответили в узкую щель. – Сегодня – воскресенье!
– Я очень долго ждала беременности, и вот она наступила. Мне очень-очень надо. Вообще никого нет, даже дежурного врача?
– Приходите завтра, – не разделила мою радость сторож. – А еще лучше по записи.
Через дорогу новый дом, на первом этаже располагалась частная клиника вполне себе гинекологической направленности.
Там мне и тесту с двумя отчетливыми полосками, в отличие от сторожа, оказались несказанно рады.
УЗИ длилось минут десять, в течение которых я лежала с непроницаемым видом, ожидая всевозможных подвохов природы в виде внематочной беременности, сестер Даши и Маши, ложного результата. Наконец врач, все это время сканировавшая не только живот, но и мое лицо, сообщила:
– Вы беременны, – и замерла в ожидании реакции.
Это было очень вежливое профессиональное ожидание, вслед за которым должно последовать либо проникновенное сочувствие и предложение решить проблему здесь и сейчас, либо горячие поздравления и предложения скрепить нашу дружбу на последующие девять месяцев согласно прайсу. Врач не знала, что выбрать, и пыталась прочитать ответ на моем лице.
– Я ждала этого каждый месяц. Пять лет, – разрешила ее сомнения.
Улыбка мгновенно вернулась на лицо узиста, и колесо медицинских услуг тут же завертелось, не хуже мельничного. Сдав анализы на все, что гипотетически могло омрачить беременность, я вернулась домой и с гордостью показала чеки супругу.
– Хорошее начало, – прокомментировал он, и я была полностью с ним согласна, тем более что через пару дней лаборатория вернула нам отчет о потраченных средствах с нулевыми результатами.
– Вы – дура, – сказала пожилая врач в консультации, просмотрев бумажки из коммерческого центра. – То же самое могли бы сдать у нас бесплатно, а главное, в двадцать девять лет вы – старородящая с плохим анамнезом. На сохранение ложиться надо, а не по платным клиникам бегать. Немедленно. Хотя бы недели на две.