Небо на востоке темнело. Сливового цвета тучи тяжело вызревали над морем, казалось, коснись они воды – мигом пойдут на дно.
– Душно, – сказал себе под нос старый Кубад и зашёлся сухим кашлем.
Душно, хотя знакомый с малых лет ветер порывами бился о прибрежные скалы и качал жёсткие пучки блёклой травы. Кубад сидел на прогретом солнцем камне, приятное тепло которого смешивалось с душным теплом предгрозового воздуха; море к чему-то готовилось, не иначе. Без малого пять десятков лет Кубад ходил в эти волны закидывать сети, сперва с дедом и отцом, а потом с сыновьями и внуками; и вот уже восьмой год, как сыновья и внуки ходят закидывать сети без Кубада. Всевышний даровал ему долгую жизнь, но как рыбаку доживать её, когда мышцы стали слабыми, кости ломкими, грудь впалой? Море теперь призывно шумело для других, а над ним лишь насмехалось, но старик всё равно приходил к нему, садился на камень и слушал.
– Деда! – окликнул его звонкий голосишко Саллара, босоногого сорванца десяти лет, которого в море тоже пока не брали.
– Дедушка! – Саллар пристроился на камне и подёргал Кубада за рукав халата.
– Да? – отозвался наконец Кубад.
– Там мубашир… из Аш-Шабурана приехал, скверные вести привёз, – запинаясь проговорил мальчик.
– Мубашир призван налоги собирать, ему добрых вестей приносить и не положено, – улыбнулся Кубад.
– Не, сегодня другое совсем, хуже… – замотал головой Саллар.
С моря налетел сильный и неожиданно холодный порыв ветра. Воздух так ударил в лицо, что Кубад снова закашлялся.
– Скажи мне лучше… – старика прервал кашель, – скажи мне лучше: Йазид и Ахмад вернулись?
– Да, дедушка, я видел, как они сети развешивают!
– Передай им, чтобы сегодня сети в дом забрали.
– Передам, деда, но ты ж и меня послушай, наконец! – мальчик нетерпеливо ёрзал на остывающем камне.
– Говори, торопыга, – Кубад потрепал внука по голове. Других нежностей он не признавал.
– Мубашир сказал, что разбойники опять вернулись! – единым духом выпалил Саллар. – С моря, как ты рассказывал!
Кубад не шелохнулся, только пристальнее сощурил выцветшие глаза в морскую даль. Да, он знал, о ком сказал внук. Хазарское море – обитель торговцев и рыболовов, никто, кроме язычников-чужаков, не приводил сюда кораблей, чтобы грабить и убивать.
– Что ещё сказал мубашир? – спокойно спросил старик.
– Сказал, что шах в Аш-Шабуран воинов послал для защиты и всех с берега зовёт за стенами укрыться, а убийц он поклялся покарать.
– Спасибо, Саллар. Ну а теперь беги домой, скажи, что и я скоро буду.
– Так мы пойдём в город, деда?
– Беги домой, после всё узнаешь.
Саллар состроил недовольную рожицу, но старшему перечить не стал.
Кубад вновь сидел на камне один. Пенные прочерки венчали гребни волн всё чаще, солнце скрылось за тучами, и небо теперь нераздельно сливалось с водой. Кубад ходил в море пять десятков лет и всей душой тосковал по тем временам, но сегодня, даже будь он на жизнь моложе, всё равно остался бы на берегу.
Ветер принёс первые тяжёлые капли дождя. Природа изменилась, и чуть тёплый камень оставался вестником из другого, солнечного мира. Кубад со вздохом поднялся и поковылял по тропинке к дому. Блеснула молния. Нет, не стены Аш-Шабурана спасут их от жестоких разбойничьих клинков. И не воинам шаха суждено покарать убийц.
Сегодня этим займётся сам Всевышний.
Волны, огромные, как ладони йотунов-великанов, то вздымали ладью к небу, то бросали вниз, обрушивая на обессилившую дружину потоки бурлящей воды. Шторм бушевал вторые сутки, драккар Хельга унесло далеко от остальных кораблей русов; его воины – их осталось всего два с половиной десятка – все эти дни не смыкая глаз попеременно работали вёслами и вычерпывали заливавшую борта воду. Кормчий Ислейв лежал скрюченный на дне ладьи. Вчера удар волны вырвал у него из рук рулевое весло, точно пёрышко, а сам Ислейв сломал о скамью три ребра. Теперь Хельг правил ладьёй лично, взяв в помощники дюжего Лидуля.
– Греби! Греби! Греби! Греби! – хрипло орал Хельг, когда кораблю грозила очередная волна, и дружинники всякий раз скрипели зубами, впивались окоченевшими пальцами в вёсла и не подводили, не давали сверзиться в тёмную сырую пасть моря.
Минувшей ночью боги дали им передышку – буря поутихла, некоторым даже удалось поспать, но к утру небо снова затянуло, и рассвет оказался таким мрачным, словно прожорливый Сколль наконец догнал и проглотил Солнце. И снова приходилось рвать вёслами рыхлую плоть чужого моря. Снова отстаивать от воды каждый клочок своего плавучего дома. Снова потери и снова никакой надежды. Хельг не знал этих мест, не знал дна, не знал берегового узора и, главное, не знал, где они теперь, – лишь предполагал.
Ингвар, молодой сын Хельга, сидел на своей скамье, ближе к носу драккара. Когда приказывали грести – он грёб, когда приходил черёд черпать воду – черпал; если выдавалась возможность лечь и закрыть глаза – падал прямо у скамьи и лежал без движения. Впереди он видел сутулые спины товарищей и застывшую на корме фигуру отца, оборачиваясь через плечо – хищно скалящуюся морду рогатого морского змея, украшавшую нос ладьи. И отец, и змей вселяли в Ингвара надежду, первый – потому что не раз выводил людей из передряг и похуже, второй – потому что служил отцу верным оберегом во всех походах.
