Андрей Михайлович Назаренко
ПРОЯСНЕНИЕ
Москва
2018
I
ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ
"Посмотри руки Мои;
подай руку твою
и вложи в ребра Мои;
и не будь неверующим,
но верующим”
(Евангелие от Иоанна. 20:27).
Приятно смотреть, как кружатся за окном в свете фонаря игривые снежинки.Порой опускаются чинно, спокойно-размеренно, а нет-нет сорвутся, завихрят, закуралесят.
Глядя на их бег, можно повcпоминать былое, подумать о своей жизни.
А что такое жизнь человека? И что есть история человечества? Кто-то в круговороте дней увидит взлет и падение империй, народные восстания и революции, смену жизненных укладов и общественных формаций.
Другой узрит на сражения и войны, победы, поражения, героев и предателей. Иной, может быть, посмотрит на людские судьбы: любовь и ненависть, богатство и бедность, веру и верность.
Все это так.
Но история, как и судьба каждого, не есть ли еще и своего рода открытое Евангелие, повествующее нам о величии Творца?
II
ЗНАЧОК
“Возвеселится пустыня и сухая земля
и возрадуется страна необитаемая
и расцветет как нарцисс".
(Книга Пророка Исаии, 35:1)
Я – неудачник. Сорок почти уже лет, а кто я? Так, архитектор мелкий, пустяки. Чего добился? Зарплата средняя, машина старая, квартира на окраине.
А вот скажем у Леонида: и квартира вдвое больше, да и вторая еще есть, два джипа на семью, хотя младший брат. Или у Бори: коттедж на Новой Риге, две квартиры, а ведь ровесник. У Матвея вообще в Греции свой дом, да и в Москве квартир четыре штуки.
А что я?
Но звонит телефон. В такую рань! Кто? В выходной?
– Что, Тима? Да, привет! Нет, что ты, я не сплю. Приехал Ли? Что, хочет встретиться? Как я? Я – да, лечу. Конечно буду!
Ли – кореец, бывший наш одноклассник, неизвестно какими судьбами отучившийся когда-то год в заштатной, ничем не примечательной нашей школе. Потом развалился Советский Союз, и всех северокорейцев отозвали обратно. Лет двадцать мы не виделись, и вот: каким-то чудом он снова здесь, в нашем городе.
Машина бодро отсчитывает километры. Изменился ли он? Помнит ли наш язык? Тогда, в юности, он хорошо говорил по-русски, хотя жил тут всего ничего.
И так и осталось загадкой – то ли это так на самом деле схожи наши языки, то ли это он был настолько талантлив, что с легкостью выучил такой сложный для иностранцев русский.
В школе мы вообще любили нашего “русского корейца”, в нем сочетались корейская дисциплинированность и строгая внутренняя организация, и как бы прямо русская широта и теплота души. Часто вот только нам завидовал:
– Вам повезло, у вас демократия.
А какая у нас демократия? Сами под красными флагами ходим.
А он: "нет, вот у нас каждый обязан “стучать" на другого – соседа, сослуживца, даже на брата.
А если кто не стучит, то он сам враг, понимаешь”?
Да, помню, с нами он всегда был весел и открыт, мог сорваться компанией на каникулы в Киев, вести самые проникновенные и задушевные беседы за кружкой чая, а соотечественников своих – тех, с кем был одной плоти и крови – сторонился, приветствуя вполголоса лишь дежурным "аннен хасимника", и не меняя каменного выражения лица. Да и называл их за глаза не иначе, как "стукачами".
Сетовал, что все у них обязаны носить значок Ким Ир Сена на левом плече, что каждому дается на всю жизнь всего их только два, и большие проблемы ждут того, у кого он хотя бы поцарапается.
Как он теперь? Узнаем ли друг друга?
– Ли, как я рад! Уж думал, и не свидимся! И как ты к нам? Проездом? Из Ирана? Что, с делегацией? Сбежал от всех на час? Какой ты молодец!
Мы? В общем, Слава Богу! В стране бардак, но это как бы мелочь.
Что, в чем бардак? Как: неустроенность, воровство, грязь, вот видишь – вечно пробки.
А он водит удивленно по сторонам глазами:
– Да, жирует Россия на нефти.
Андрей, это твоя машина?
– Ну да, поехали, садись.
– Что, правда?
– Да, а у тебя в Корее?
– У нас машины государственные только…
– Ну надо же… Чёрному позвоним? Может, и он приедет!
– А это что у тебя?
– Это? Ну телефон. Звоним?
– А можно посмотреть?
– Пожалуйста, смотри. А можно твой?
– У нас пока сотовой связи нет…
– Чего-то не берет, наверно он на даче.
– А что, у каждого есть дача?
– Наверное, ну, да, практически…
– Ну вы я вижу здесь того, как это у вас говорят: “зажрались”.
Тима, а ты чем занимаешься?
– Я противопожарное оборудование продаю. Хочешь, могу и тебе продать, в Корею.
– Спасибо конечно, но нам этого не надо.
– Почему? Это всем, абсолютно всем нужно.
– Только не нам. Знаешь: когда ничего нет, то, и пожар не страшен.
– Ну что-то всё-таки должно же быть?
– Как тебе сказать: многим не хватает даже риса.
Я пытаюсь как-то отшутиться: “что же ты говоришь такое?"
А он поднимает на меня свои пристальные, немигающие глаза:
– Андрей, у нас люди умирают от голода.
Когда я был с вами здесь, я жил, как у вас говорят, "на широкую ногу" (и как он помнит такие выражения спустя практически два десятилетия), теперь же у меня все иначе.
Не буду, да и не имею права рассказывать всего, но я не понимаю: что происходит с моей Родиной?
Тима говорит:
– Знаешь, когда-нибудь и твоя страна станет светлой, цветущей и радостной.
А он пронзительно смотрит на нас:
– Знаешь, я жду этого … уже 20 лет. Ложусь вечером и думаю: вот, и еще один день прошел. И мне показалось: на его глазах блеснули слезы.
