Откуда-то сбоку мерцает яркий свет. В нос шибает запах копоти. Может, я горю? Ан нет: это от поверхности, на которой я лежу. Раскрываю глаза. Лицо уткнуто в ободранный подлокотник дивана. Встаю. Окно. Грязное, с двумя тряпками на гвоздях вместо штор. С облупившейся краской и трухлявым деревом подоконника. Комната. Пятнадцать метров жуткого беспорядка. Оборванные под тяжестью впитанной воды закопченные обои свисают по углам. Обуглившиеся журналы, стопками и просто так разбросанные по периметру комнаты на старом, щербатом полу. В углу, около двери, облезший колченогий стол. На нем, на груде различного мусора, металлический чайник. Металлическая кружка, обожженная по краям. Стул со вздыбленной грязной сидушкой. Протираю глаза. Руки! В кровоподтеках и мелких ссадинах с запекшейся кровью. Глазами ищу раковину. Дверь. Уйти отсюда! Выхожу в длинный коридор. Свет. Окно. Свет от фонаря. За окном темень. Проем налево. Ряд плит. Кран с раковиной. Кухня. Стук холодной воды о дно раковины гулко раздается в ушах. Холодная вода бодрит. Опять коридор. Дверь. Тяну ее. Заперта. Еще одна. Не та. Как же мне ее найти? Мне надо с чего-то начать. Тяну еще одну. Яркий свет слепит глаза. Женщина запахивает халат.
– Ленка. Соколова. Совсем сдурела?
– Ленка? Да, Ленка, – повторяю я механически.
– Мало тебя там от синьки лечили. Мих, она вернулась! – прокричала она в глубь комнаты.
– Вернулась.
– Отпусти дверь, дура, я не одна. Вцепилась как в свое. Твоя комната через две.
– Спасибо.
– Серый, ты слыхал? Она мне спасибо сказала. Погоди, ты постриглась? – вгляделась в меня. – Ты не Ленка Соколова.
– Ленка?
– Да, Ленка. По батюшке Соколова. Никифорова.
– Я Ленка. Соколова. И отчество мое Никифорова.
– Вот, Ленка. Видать, насовсем в свою больничку свалила, если свою спаленную комнатушку продала своей же сестричке по несчастью.
– Продала.
– Ну и катись отсюда в свою норку, шалава.
Быстро прохожу две двери. Дергаю дверь и оказываюсь все в той же провонявшей гарью комнате. Бухаюсь на диван в груду грязного белья – подушку и ватное одеяло. В голове крутится только одно слово: Ленка, Ленка. Забываюсь в бредовом сне.
Утро. В голову вдруг полезли разные мысли, но урчавший живот надумал позавтракать. В небольшом холодильнике было три яйца, кусочек сливочного масла, полбатона черствого хлеба. Миска валялась на полу. Повторив вчерашний путь на кухню и застав там одну аборигенку, я начала готовить. Для начала, ополоснув миску, вбила туда три яйца, покрошила черствый хлеб. Поставила сковородку на огонь и кинула на нее кусок сливочного масла. Вылила на нее смесь из миски при растворившемся масле. Пара минут, и завтрак готов. Параллельно вскипела вода в чайнике. Взяв сковородку в одну рукавицу, а чайник в другую, почапала в свою комнатушку. По пути встретился мужчина – он стоял напротив одной из дверей, чесал живот и сморкался в свою лоснящуюся от грязи майку. Зевнув на меня, он прочапал дальше по коридору. Вернувшись, я приступила к завтраку – яичнице, запивая ее чаем. Чай, правда, получился не очень крепким, так как его кто-то уже заваривал.
Потом, бросив на столе грязную сковородку и вилку, я решила еще поваляться. Делать мне было абсолютно нечего.
– Я Лена, – крутилось в моей голове, – это мой дом.
Решив отложить эти мысли до поры до времени, я ободрала одну свисающую обоину и обнаружила там деньги. Принялась обрывать обои дальше, но больше так ничего и не нашла. Встала, прошла по комнате. Ногами пропинала обгоревшие журналы к двери. С ними сползло одеяло, валяющееся на полу. Я решила его пнуть. Не рассчитала траекторию и угодила носком в деревяшку. Она отскочила, обнажив какую-то папку. Опустившись на колени, принялась отдирать доски. Они отходили легко. Вытащив папку и кое-как заделав дыру в полу, я бросила ее на диван. Открыла. Какие-то документы, паспорт. С черно-белой фотографии смотрит нечеткое женское лицо с короткой стрижкой. 25 лет, г. Новый Уренгой, ул. Зеленая, д. 19. Кладу папку с документами на подоконник. Собираю обои, журналы. Выношу в контейнер на улице. Солнце слепит глаза. Сегодня жаркий день. Хочется пить. Беру чайник со стола, иду на кухню. Женщина жарит рыбу. Мужчина ест яичницу с зеленым луком прямо из сковородки. Стоит копоть, и жир летит во все стороны. Наливаю воду. Пристраиваю чайник на конфорке. От нечего делать сажусь за стол к мужчине.
– Новенькая? Как звать? – хрустит он сквозь зубы зеленым луком.
– Лена Соколова. Никифорова, – бросаю я.
– Тю ты! – присвистывает мужик.
– Не свисти, денег не будет! – бросает в его сторону тетка и шлепает его кухонным полотенцем по спине.
– Отвяжись! Не каждый день встретишь полную тезку синьки-соседки! – прыскает мужик. Задирает майку, вытирает об нее руки. – Ну, бум знакомы – Сергей.
– Очень приятно, – я дотрагиваюсь кончиками пальцев до протянутой мне лапищи.
– Ты слышь, – прыскает он опять, – ей приятно! Не знаю, как ты, а я себя очучаю в обществе графини. Не меньше.
– Эй ты, графиня! У тебя сейчас чайник с плиты слетит!
– Ой! – я подрываюсь к плите. Хватаюсь за ручку чайника. Обжигаюсь. Всплескиваю руками – черт! Закатываю футболку, обнажая живот, прихватываю тканью ручку и иду в комнату. (Когда убиралась там, наткнулась на початую коробочку чая, а в дверце холодильника нашла и сахар, завернутый в простую белую салфетку.) Напившись чаю, прилегла на диван, вынула пачку денег из кармана и принялась считать. Итак, имеется пятнадцать купюр по пятьдесят рублей, десять купюр по сто рублей, пять купюр по пятьсот рублей, одна тысячная. В животе заурчало. Еды не было. Пересчитав деньги, засунула их в подушку и, повернувшись на другой бок, постаралась заснуть. Может, во сне голод отступит.
