О несомненной пользе свежего, незамутненного многомесячным мозговым штурмом взгляда со стороны знают все. Однако мало кто склонен терпеть чужаков, так сказать, «на своей территории». А потому путь в науку для дилетанта ковром не застлан и розами не посыпан. Профессиональный ученый в сравнении с ним имеет массу преимуществ. Здесь и специальное образование, в результате которого он кроме получения больших объемов знаний обучается еще и методике работы. Да и научную деятельность он осуществляет в течении своего оплачиваемого рабочего дня, в то время как независимый исследователь вынуждено занимается этим на досуге, в перерывах между процессом добывания хлеба насущного и разрешением всевозможных семейных проблем. И, несмотря на это, они продолжают с завидным постоянством совершать открытия во многих сферах научной деятельности (сомневающимся могу порекомендовать книгу В. А. Ацюковского «Науку спасут дилетанты»). В чем секрет такой их удачливости? Что выгодно отличает любителей от профессионалов?
Над ними не довлеет необходимость составлять бесконечные отчеты, присутствовать на оперативках, совещаниях и прочих бюрократических мероприятиях, отвлекающих от основной работы. Они свободны принимать к разработке любые теории, какими бы нелепыми и несуразными на первый взгляд те ни казались. Отсутствие специального образования – несомненный недостаток дилетанта, который при определенных условиях может превратиться в преимущество. Не владея современными научными методами работы, он вынужден самостоятельно изобретать свои собственные. А они могут оказаться эффективными там, где не срабатывают стандартные решения. Кроме всего прочего, им приходится проходить естественный отбор по критерию трудолюбия. Согласитесь, не каждый захочет вечером после работы или в свой законный выходной вместо привычного отдыха заниматься научными изысканиями. И если верна формула «гений = талант + трудолюбие», то вторая составляющая гениальности у большинства дилетантов уже изначально присутствует. Но главным их преимуществом, на мой взгляд, является нестандартность мышления. Тот самый «свежий взгляд». Способность мыслить нестандартно.
В книге братьев Вайнеров, по мотивам которой Станиславом Говорухиным был снят культовый телесериал «Место встречи изменить нельзя», опытный оперативник Жеглов подозревает в убийстве Ларисы Груздевой ее бывшего мужа, упорно не обращая внимания на некоторые нестыковки в своей версии. А молодой стажер Шарапов, видимо, интуитивно чувствуя, что обвиняемый не виноват, объясняет Груздеву ошибку своего друга, исходя из своего фронтового опыта, мол, «замылился глаз». Командуя разведротой, ему часто приходилось менять наблюдателей за передним краем противника, так как у них от долгого многочасового обозревания одной и той же местности «замыливался глаз»: «… он, чего и не было, видел и, наоборот, не замечал порой того, что внове появлялось»1. Очень хочется верить, что в предлагаемой вам работе мне удалось осветить проблему происхождения буквенно-звукового письма под другим углом, обозрев ее свежим «незамыленным» глазом. В планах – создание целой серии под условным названием «Взгляд со стороны». Осуществятся ли они, будет зависеть только от вас. Если книга не затеряется среди сотен новинок, вызовет интерес, то можно будет подумать и о продолжении. Идей для этого предостаточно!
Часть первая: Происхождение и ранняя история буквенно-звукового письма
Немного об остроте проблемы. Когда работы великих лингвистов XIX―XX столетий И. А. Бодуэн де Куртене, Л. В. Щербы, Ф. де Сосюра, Н. С. Трубецкого и других привели к пониманию того факта, что мельчайшей составляющей языка человека является фонема (звук), отчего речь любого народа можно очень точно передать при помощи довольно ограниченного числа знаков (обычно не более сорока), практическое воплощение всего этого – буквенно-звуковое письмо2 (часто употребляется не совсем корректный термин «алфавитное») использовалось на нашей планете уже около трех тысячелетий! И, вне всякого сомнения, его существование сильно поспособствовало этому открытию. Так, какими же знаниями в области лингвистики, какой чудовищной прозорливостью или интуицией должен был обладать тот безвестный гений, что практически с нуля, на голом месте изобрел первый еще очень несовершенный алфавит? Всего величия этого прорыва мы сейчас уже не можем по достоинству оценить. Нам это кажется вполне естественным, нас этому учили с детства. Однако вспомните, в школе мы обучались чтению сначала по слогам: «Ма-ма мы-ла ра-му». Ведь именно так – слогами мы слышим и воспринимаем звуки речи изначально. Оттого теоретические построения о буквенно-звуковом письме, как продукте закономерного развития письменности, заложенные в наши школьные учебники истории, вызывают у большинства ученых – специалистов по палеографии3 изрядную долю скепсиса. Эта схема развития письма: синтетическое (рисуночное) → логографическое → слоговое → звуковое, неизбежно должна была бы забуксовать на его предпоследнем этапе. Придумав слоговое письмо, человек получал в свое распоряжение удобную, инстинктивно понятную и легкую в запоминании (около ста знаков!) систему, отчего пропадал всякий стимул для дальнейшего ее совершенствования. Перешагнуть этот рубеж под силу лишь величайшему из гениев. Тут в пору говорить уже о божественном откровении! Однако таланты подобного масштаба, сумевшие настолько далеко опередить свое время, рождаются крайне редко. И вероятность того, что именно такое прозрение стало причиной изобретения звукового письма уже во II тысячелетии до н. э., ничтожно мала.
