Где-то в Бромптоне или в Кенсингтоне есть нескончаемо длинная улица с высокими и богатыми, но большей частью пустующими домами, похожая на аллею гробниц. Даже ступени, ведущие к темным парадным, кажутся такими же крутыми, как ступени пирамид; поневоле задумаешься, стоит ли стучать в дверь, если ее откроет мумия. Но еще более гнетущее впечатление производит телескопическая протяженность серых фасадов и их неизменная последовательность. Страннику, идущему по улице, начинает казаться, что он никогда не дойдет до перекрестка или хотя бы до разрыва в этой стройной цепи. Впрочем, есть одно исключение – совсем небольшое, но усталый путник готов приветствовать его едва ли не криком восторга. Это нечто вроде извозчичьего двора между высокими особняками, всего лишь дверная щель по сравнению с улицей. По господской милости здесь приютилась крошечная пивная или таверна для конюхов и кучеров. В самой его обшарпанности и незначительности есть что-то жизнерадостное, свободное и задорное. У подножия этих серых гигантов он похож на гномье жилище с приветливо освещенными окнами.
Случайный прохожий, оказавшийся на улице возле таверны в один почти сказочно ясный осенний вечер, мог бы увидеть руку, отодвинувшую в сторону красную гардину, которая вместе с большой белой надписью на стекле наполовину скрывала, что творится внутри. Лицо, выглянувшее наружу, показалось бы ему простодушной физиономией домового. Оно принадлежало человеку с безобидной фамилией Браун, бывшему священнику из Кобхоула в Эссексе, ныне служившему в Лондоне. Его друг, частный сыщик Фламбо, сидел напротив и вносил в записную книжку последние заметки по делу, недавно раскрытому в окрестности. Они сидели за столиком у окна, когда священник решил отодвинуть штору и выглянуть наружу. Он подождал, пока незнакомец на улице не прошел мимо, и опустил штору. Взгляд его круглых глаз остановился на крупных белых буквах, нанесенных на стекле над его головой, потом рассеянно скользнул по соседним столикам, где можно было увидеть лишь землекопа с кружкой пива и сыром и рыжеволосую девушку со стаканом молока. Заметив, что его друг убрал записную книжку, Браун тихо сказал:
– Если у вас есть десять минут, мне хотелось бы, чтобы вы проследили за тем человеком с фальшивым носом.
Фламбо удивленно посмотрел на него, но во взгляде рыжеволосой девушки мелькнуло нечто большее, чем удивление. Она носила простое, даже мешковатое бежевое платье, но, несомненно, была аристократкой и даже, если присмотреться, довольно надменной особой.
– Человек с фальшивым носом? – повторил Фламбо. – Кто он такой?
– Понятия не имею, – ответил отец Браун. – Но хочу, чтобы вы разузнали, и прошу оказать мне эту услугу. Он пошел туда, – священник ткнул большим пальцем через плечо одним из своих неприметных жестов, – и вряд ли успел пройти дальше третьего фонаря. Мне нужно лишь знать, в какую сторону он направляется.
Фламбо, на лице которого озадаченность боролась с любопытством, несколько мгновений смотрел на своего друга. Потом, поднявшись из-за стола, он протиснул свою мощную фигуру в маленькую дверь миниатюрной таверны и растворился в сумерках.
Отец Браун достал из кармана книжицу и принялся невозмутимо читать ее, словно не замечая того, что рыжеволосая девушка покинула свой столик и уселась напротив него. Наконец она подалась вперед и тихо, напряженно спросила:
– Почему вы это сказали? Откуда вы знаете, что нос фальшивый?
Священник поднял тяжелые веки, дрогнувшие, словно от замешательства, и с сомнением посмотрел на белую надпись на стеклянном фасаде таверны. Девушка проследила за его взглядом и озадаченно нахмурилась.
– Нет, – сказал отец Браун, как будто отвечая на ее мысль. – Здесь написано не «овип», как мне самому недавно почудилось, а «пиво».
– Ну и что? – поинтересовалась девушка. – Какая разница, что там написано?
Блуждающий взгляд священника остановился на легком холщовом рукаве ее платья, расшитого по краю простым, но изящным узором, который отличал его от обычной грубой одежды и делал больше похожим на рабочий наряд начинающей художницы. По-видимому, он нашел в этом пищу для размышлений, но его ответ был очень медленным и неуверенным.
– Видите ли, мадам, снаружи это место выглядит вполне прилично, – сказал он, – но дамы вроде вас обычно… обычно думают иначе. Они никогда не заходят в подобные заведения по своей воле, кроме разве что…
– Что? – нетерпеливо спросила она.
– Кроме немногих несчастных, которые заходят не для того, чтобы выпить молока.
– Вы очень необычный человек, – промолвила молодая женщина. – К чему вы клоните?
– Не стоит беспокоиться, – мягко ответил священник. – Я хочу лишь вооружиться знаниями, чтобы помочь вам, если вы захотите обратиться ко мне за помощью.
– Но почему мне может понадобиться помощь?
Отец Браун продолжил свой полусонный монолог.
– Вы зашли сюда не для того, чтобы повидаться со своей протеже или с бедными друзьями, иначе сразу же прошли бы в другие комнаты… И не потому, что вам стало нехорошо, иначе вы обратились бы к хозяйке заведения, вполне почтенной женщине… кроме того, вы совсем не выглядите больной, только подавленной… Эта улица – единственная в своем роде старая длинная аллея, и дома по обе стороны заперты… Я могу лишь предположить, что вы увидели позади кого-то, с кем не хотели встречаться, и скромная таверна оказалась вашим единственным убежищем в этой каменной пустыне… Надеюсь, я не вышел за рамки приличия, когда позволил себе взглянуть на человека, который прошел мимо сразу же после вашего появления… Он показался мне недостойным, а вы внушаете доверие… Я был готов прийти на помощь, если бы он стал досаждать вам, вот и все. Что касается моего друга, он скоро вернется и определенно не сумеет ничего выяснить, бродя по такой улице… Впрочем, я и не надеялся на это.
