Рассказы, собранные в этом сборнике, очень ценны для меня: юморные и щемящие сердце, предельно откровенные и глубоко философские – такие разные, их объединяет одно, они о жизни, ее прелестях и печалях, о нас, каждый день их переживающих.
Мне повезло случайно познакомиться с автором этих рассказов Сергеем Решетниковым и начать работать с ним в качестве редактора. Теперь я с нетерпением жду его новых произведений, чтобы вместе с героями заглянуть в прошлое и помечтать о будущем, вдохнуть воздух любимого Иркутска и полюбить его еще сильнее, почувствовать энтузиазм, героизм или печали и переживания людей из не столь далекого прошлого и сравнить эти чувства с теми, что переживаю сегодня я. За эту сказочную возможность я благодарю автора, который стал для меня авторитетным другом и вселил в меня уверенность, что любой из нас может многое: быть интересным и отзывчивым человеком, профессионалом своего дела и, при этом, талантливым писателем, который дарит нам маленькое чудо.
Светлана Булкина
Сейчас огромное количество авторов берется за перо, чтобы выразить свои мысли о том или ином событии, или рассказать разные истории из собственной жизни. Да мало ли тем может найтись для самовыражения в писательском искусстве. Вот и пишут наши граждане книги. Это здорово! Потому что ранее такой возможности россияне не имели. А тут издательская платформа «Ридеро» представляет огромный перечень вполне доступных услуг для авторов любой профессиональной квалификации и новичков, решивших пуститься в путешествие по лабиринтам литературного творчества. А для читателя какой бескрайний океан различного чтива открывается! Можно заблудиться или утонуть, захлебнувшись захватывающими эмоциями, переживаниями или уснуть под унылое звучание текста графомана. При любом раскладе качество текста будет зависеть от знаний автора законов русского языка. Считается, что по Марку Твену существует два десятка законов художественной литературы. А еще существуют: фонетика, морфология, грамматика, правописание, орфография, пунктуации…
Ты не лингвист, но все же преодолел все трудности, написал свое произведение. Оно гениально по содержанию, но не читаемое из-за множества изъянов. Как понять – что же получилось в итоге? Что ляжет перед взором взыскательного читателя? Наверное, надо обратиться к профессионалу. Он-то и подскажет как быть.
А как в прошлые времена к этой теме относились корифеи пера? Обратимся к воспоминаниям Константина Паустовского.
«Я работал тогда секретарем в газете «Моряк». В ней вообще работало много молодых писателей, в том числе Катаев, Багрицкий, Бабель, Олеша и Ильф. Из старых, опытных писателей часто заходил к нам в редакцию только Андрей Соболь – милый, всегда чем-нибудь взволнованный, неусидчивый человек.
Однажды Соболь принес в «Моряк» свой рассказ, раздерганный, спутанный, хотя и интересный по теме и, безусловно, талантливый.
Все прочли этот рассказ и смутились: печатать его в таком небрежном виде было нельзя.
Предложить Соболю исправить его никто не решался. В этом отношении Соболь был неумолим – и не столько из-за авторского самолюбия (его-то как раз у Соболя почти не было), сколько из-за нервозности: он не мог возвращаться к написанным своим вещам и терял к ним интерес.
Мы сидели и думали: что делать? Сидел с нами и наш корректор, старик Благов, бывший директор самой распространенной в России газеты «Русское слово», правая рука знаменитого издателя Сытина.
Это был неразговорчивый человек, напуганный своим прошлым. Всей своей солидной фигурой он совершенно не вязался с оборванной и шумной молодежью нашей редакции.
Я забрал рукопись Соболя домой, чтобы прочесть ее еще раз.
Поздним вечером постучали. За дверью стоял Благов.
– Вот что, – сказал Благов. – Я все думаю об этом рассказе Соболя. Талантливая вещь. Нельзя, чтобы она пропала. У меня, знаете, как у старого газетного коня, привычка не выпускать из рук хорошие рассказы.
– Что же поделаешь! – ответил я.
– Дайте мне рукопись. Клянусь честью, я не изменю в ней ни слова. При вас пройдусь по рукописи.
– Что значит «пройдусь»? – спросил я. – «Пройтись» – это значит выправить.
– Я же вам сказал, что не выброшу и не впишу ни одного слова.
– А что же вы сделаете?
– А вот увидите.
В словах Благова я почувствовал нечто загадочное. Какая-то тайна вошла в эту зимнюю штормовую ночь ко мне в дом вместе с этим спокойным человеком. Надо было узнать эту тайну, и поэтому я согласился.
Благов вынул из кармана огарок необыкновенно толстой церковной свечи. Золотые полоски вились по ней спиралью. Он зажег этот огарок, поставил его на ящик, сел на мой потрепанный чемодан и склонился над рукописью с плоским плотницким карандашом в руке.
Благов кончил работу над рукописью только к утру. Мне он рукописи не показал, пока мы не пришли в редакцию и машинистка не переписала ее начисто.
