Уже третий час я безвыходно сижу в скромном, но уютном номере лондонского отеля и терпеливо жду своего племянника. Он здесь по программе обмена студентов-старшекурсников в одном из университетов совершенствует свои знания по биологии. Каждый раз, приезжая по делам в британскую столицу, я заранее звоню ему, и мы договариваемся о встрече. Обычно мы проводим время в неторопливых беседах за чаем, изредка посещаем концерты классической музыки или выставки современного искусства. Мне нравится общаться с ним. Несмотря на свою молодость, Михаил имеет обширные, системные знания во всех отраслях естественных наук, глубоко и тонко разбирается в психологии и истории, но главным его увлечением, конечно же, является биология. Я давно заметил, что все наши разговоры о животном мире как-то незаметно переходят на человеческое общество, поэтому неоднократно подшучивал над ним, намекая на ошибку в объекте изучения. Смущаясь, племянник очень серьезным тоном объяснял мне, что у познания есть свой порядок и последовательность – без изучения животного мира невозможно понять человека. Последние четыре года, наблюдая его стремительный личностный рост, я искренне радовался его успехам и благодарил судьбу за явную благосклонность к нему. При этом в глубине души постоянно испытывал страх и тревогу, боясь, что эта хрупкая идиллия может разрушиться в любую минуту. Как тогда, 10 лет назад с содроганием и болью вспоминаю эти кошмарные годы. Отец Михаила, мой младший брат Александр, был известным в городе оперативником, грозой бандитов, рэкетиров, наркосбытчиков и прочей швали, отравлявшей нашу жизнь. Он свято верил в возможность справиться с преступностью и отдавал службе всего себя без остатка. И, справедливо говоря, у него это получалось. Для руководства и подчиненных он был непререкаемым авторитетом, а преступники и потерпевшие считали его лучшим из лучших, боялись и уважали одновременно. Сам Александр скромно называл себя человеком на своем месте, службу считал своим гражданским и профессиональным долгом. Без пафоса и иллюзий. Правда, в последнее время все чаще сетовал по поводу несовершенства правоохранительной системы и общества в целом.
Служба естественным образом определяла и взаимоотношения в семье. Все больше и больше сказывались хроническое безденежье и постоянное отсутствие дома. Вечно недовольная жена Галина использовала редкие минуты нахождения брата в кругу семьи уныло-однообразно. Она безжалостно, не обращая внимания на присутствие сына, доставала мужа едкими упреками и издевками. Смысл их сводился к одному – как ей не повезло в жизни с таким тюфяком и болваном. «Все твои начальники и подчиненные делают деньги, живут в шикарных домах, ездят на дорогих машинах. Посмотри на их жен и детей – они ни в чем не знают отказа, живут в свое удовольствие. А ты, дурак, один работаешь за них всех, причем почти задаром. Ты обыкновенный неудачник», – тянула она свою бесконечную волынку, пока муж собирался на работу, а сын – в школу. Я понимал, с каким настроением, почти ежедневно уходил на службу мой брат. В тот злополучный день Миша, как обычно, вернулся из школы в начале второго дня. Обнаружив, что входная дверь не заперта на ключ, обрадовался приезду отца на обед и возможности пообщаться в отсутствие матери. Такое в последние месяцы случалось все реже и реже. Заходя в квартиру, привычно крикнул в сторону кухни: «Па! Это я! Мы уже отучились!» Удивившись тишине и, не обнаружив отца на кухне, племянник вошел в зал. Отец неподвижно сидел на диване, почему-то в верхней одежде, без шапки, опустив голову на грудь. Робкая и неуверенная мысль о том, что отец просто задремал, улетела сразу же, как только он увидел лежащий на полу пистолет. Я до сих пор содрогаюсь от ужаса, представляя себе, что в эти секунды ощущал 14-летний подросток.
Когда я добрался на место, в квартире брата невозможно было протолкнуться – съехался весь генералитет, прокуратура, в зале работали судмедэксперты и криминалисты. Все были в каком-то ступоре. Галину и Михаила приводили в чувство врачи «Скорой помощи». Я чуть ли не за грудки хватал знакомых и незнакомых мне начальников, требовал пропустить меня к брату и объяснить, что произошло. Те, кто знал меня, пытались успокоить, растерянно и несвязно отвечали, что разбираются, выводы делать пока рано. По обрывкам указаний прокурора понял, что не исключаются все версии – от самоубийства и несчастного случая до хладнокровного заказного убийства в связи со служебной деятельностью.
Три кошмарных дня до похорон прошли как в тумане. Я разрывался между Галиной, Михаилом и родителями, с одной стороны, друзьями и сослуживцами брата – с другой. Несмотря на небывалый резонанс, конкретной информации по делу не было. Все больше молчали, плакали или ругались, искренне сочувствовали, но по существу дела прояснить ничего не могли. Не потому что не хотели или что-то скрывали. Ситуация оказалась неоднозначной и практически недоказуемой. Если умышленное убийство исключили довольно быстро, то провести объективную грань между самоубийством и несчастным случаем оказалось почти неразрешимой задачей. В качестве мотива, кроме утреннего конфликта с женой, добавился конкретный разговор на повышенных тонах с непосредственным начальником. Этот разговор слышали несколько сотрудников. Все они были на стороне брата и вполне обоснованно допускали, что хамство и грубость ненавистного чинуши и стала той последней каплей, повлекшей такие трагические последствия. Те же, кто близко знал семью брата, его взаимоотношения с женой, считали главной виновницей происшедшего именно ее. Сама Галина упорно молчала, безучастно выслушивала соболезнования и утешения, подолгу плакала.
