Читать онлайн полностью бесплатно Вальдемар Вебер - Продержаться до конца ноября

Продержаться до конца ноября

В этой книге собраны лирические произведения автора, написанные в основном в последние пятнадцать лет, но также и многие стихотворения предыдущих десятилетий, ранее неопубликованные или опубликованные в малоизвестных изданиях.

I

Там в глубинe России

«Там, в глубине России…»

Там, в глубине России,
мы не ждали известий.
Прикладывали ухо
к рельсам железной дороги,
к стенам разрушенных монастырей
и слушали, слушали…
2001

«Старое фото в семейном альбоме…»

Старое фото в семейном альбоме.
В группе детей улыбаюсь вместе со всеми.
Никому, кроме меня,
не видны за улыбкой
та тревога, тот страх,
та жажда успеха…
За нею вся жизнь —
все, что было и будет.
Каждый из нас знает,
чего стоит его улыбка
на групповом портрете.
1986

Улицы детства

Все тот же пух тополиный
летает-витает на улицах детства…
И стрижи, и вороны, и старый забор,
бесконечно кривой и длинный,
и этот немыслимо дальний простор —
все отдано мне в наследство.
Пробираться путем окольным
и не ведать, что это сон,
под разрушенной колокольни
малиновый звон-стон…
Вечно длящийся миг,
породнивший
грезу бдения
с былью сна,
годы и дали скрепивший,
как ласточкина слюна.
1995

«Помню в раннем детстве свою завороженность…»

Помню в раннем детстве свою завороженность
быстрым движением весенних ручьев,
а по вечерам – их неподвижностью, когда, замерзая,
они останавливались, словно по чьему-то мановенью.
Соседка тетя Настя поясняла: тот, кому они повинуются,
тоже хочет кое-когда поспать.
2003

Изгнанники

И добрая крыша чужбины
не спасала от ливней
собственных слез.
2002

«Мне восемь лет…»

Мне восемь лет.
Я лежу в траве и смотрю в небо.
Густая крона с прогалинами
кажется сетью,
закинутой в голубое море,
где живут
все будущие прекрасные мгновения,
и выловить их
ещё предстоит.
1985

«Лежа на просеке посреди земляники…»

Лежа на просеке посреди земляники,
я, отрок, слушаю на закате кукушку,
считаю годы, загадываю судьбу.
И каждый раз кукушка говорит по-разному.
Уже не верю ее предсказаниям,
но впервые думаю о том,
как живется там,
где не будет
ни просеки, ни земляники.
2003

«Подорожник, волшебник…»

Карлу Любомирскому

Подорожник, волшебник,
мы прикладывали его, пыльный,
к первым ссадинам и ушибам…
Всю жизнь потом лечим раны свои
подорожником детства.
1997

Ледоход

Льдины рвутся вперед.
Рычат, расталкивают друг друга.
«Учись у них жить», —
говорит мне, пацану,
капитан спасательной службы.
Помню тишину, наступавшую
после ледохода.
2002

«Школьные дневники с плохими отметками…»

Школьные дневники с плохими отметками
я зарывал в снег,
не хотел огорчать родителей.
Но весной они оттаивали
и ручьи приносили их к порогу дома…
На страницы
со смазанными буквами и цифрами
отец смотрел грустно, задумчиво —
как на древние письмена.
1993

«О, оркестры моего детства…»

О, оркестры моего детства!
Духовые, передовые,
марширующие, мобилизующие…
Всех заметнее трубачи,
краснорожие усачи,
работяги, не ловкачи,
все серьёзные, даже грозные…
Поиграют, поиграют,
а потом плюются, плюются,
слюну выбивают из мундштуков.
1992

«Свобода…»

Свобода —
это классная руководительница,
уводившая нас вместо урока
в весенний парк,
это узловатые пальцы школьного сторожа,
отпиравшие нам ворота.
2001

«Карты мест…»

Карты мест,
которых больше не существует,
у которых другие названья,
другие наречья,
и память о прошлом не дорога…
Каждое место – таинственный знак,
все таинственней с каждым часом…
Для кого?
1991

«Всюду, куда ни пойдёшь…»

Всюду, куда ни пойдёшь,
слышишь скрип этих ржавых
незапертых старых ворот,
и всегда где-то рядом…
Ты их ищешь давно.
Ты их ищешь вечно.
Ты их хочешь еще найти…
1992

«Черный ворон приехал…»

Черный ворон приехал,
шептались ночью мои родители,
когда забирали соседа…
Я лежал в темноте
и не мог понять,
почему приехал,
а не прилетел.
Наверное, это ворон,
разучившийся летать…
Нарушая запрет,
я пробирался к окну,
вставал на цыпочки,
глядел и глядел
в ночную воронью тьму.
1995

Военная подготовка

У нашего военрука не было правой руки.
Он почти не рассказывал нам о войне
и совсем ничего
о руке.
Вспоминал,
как пахнет земля и небо
в перерыве между боями,
о стуже, о страхе,
о сибирячке-связистке,
и как однажды в окопе
ему захотелось ее пощупать
в самый разгар артобстрела.
Прямо так и сказал
нам, пацанам,
доверительно,
как мужчина мужчинам.
2008

«Когда мы играли в войну…»

Когда мы играли в войну,
мне приходилось мириться с тем,
что я вечный Гитлер.
Семе Грановскому
отводилась роль тыловика-снабженца,
в паузах он приносил из дома
блинчики с чесноком,
что так неподражаемо пекла его мать,
иначе Сему не принимали.
А нам так хотелось
брать Берлин и Потсдам!
Он был мой одногодка,
но опытней и мудрей,
и уже знал,
что ради общего дела
нужно жертвовать личным.
И в конце ему позволялось
вместе со всеми кричать «ура».
2010

«После войны…»

После войны
в нашем классе
у меня одного
был отец,
за что остальными,
случалось,
я был беспощадно бит.
До сих пор не забыл
вкуса крови во рту,
и кто бил и куда.
Ничего не забыл,
но знаю:
им куда тяжелей
помнить об этом.
2008

Отчий дом

Ни один дом не стал родным кровом. Даже тот, где вырос.
Побывал в нем через много лет, но не ощутил волшебства,
исходящего от стен, не почувствовал сокровенной связи,
о которой пишут другие. Об остальных пристанищах,
где жил, где любил, и говорить не стоит,
забывал о них, затворив за собою дверь.
А бабушка только и вспоминала,
как споткнулась о порог,
когда ее изгоняли.
2001

Кладбище немцев-колонистов

Разбитые камни надгробий
строительный мусор
стерлись надписи имена
заплутались ведшие к ним тропинки
могилы
похороненные
На следующую страницу
Ваши рекомендации