Она
Она задумчиво растеклась между подлокотниками мягкого кресла и смотрела на солнечные лучи, которые пробивались сквозь покачивающиеся занавески. У нее на душе было неладно, но никто во всем мире не догадывался об этом. Она хорошо умела изображать счастье. Очень рано Она поняла, что люди недолюбливают зануд и нытиков. Хотя, если исходить из гендерных стереотипов, ей можно было немного поныть и показать свои слабости, но Она никогда себе этого не позволяла. Слишком упрямый у нее был характер.
Отец мало посвящал ей времени, а мать порой сама требовала к себе много внимания – и Она была кем-то типа мамы для своей же матери и партнером для своего отца. Если говорить прямо, то детства у нее не было. Она рано повзрослела и уже в подростковом возрасте мыслила глобальней своих сверстников. С ними ей было скучно, ведь темы, которые интересовали их, не вызывали никаких эмоций у нее. В свои двадцать пять Она предпочитала компании, где обсуждались философские идеи и звучали размышления о жизни.
Кто-то мог решить, что ей благоволила судьба, ведь Она была неприлично красивой, в меру умной и невероятно целеустремленной. Но сама Она проклинала судьбу и держала обиду из-за горечи и несправедливости. И у нее было на это основание – любовь.
Как и любая девушка в ее возрасте, Она была опьянена любовью, а точнее, им. У каждой есть такой он, у нее тоже он был – тот самый мужчина, который сводил с ума и наглым образом забирал все внимание. Тот самый он, который «единственный и неповторимый». На его фоне все остальные выглядели серой массой. Но к ней он был холоден, и именно поэтому Она и вожделела его. Он был ей интересен только потому, что в его сердце не было огня, а Она так хотела разжечь в его груди пожар, страсть, которая бы неудержимо тянула его к ней, и только к ней. Но Она не понимала, что, если добьется желаемого, он станет для нее обычным, совершенно типичным парнем, одним из тысячи, который будет готов стоять в очереди за ее благосклонностью.
Этот хитрый малый и не прочь бы утонуть в ней, но интуитивно он остерегался сдавать свои позиции. Ее возлюбленный нашел баланс, середину доски на шаткой опоре, и, удерживая его, он приходил к ней и брал то, что ему было нужно, – секс. Он овладевал ее великолепным телом и обменивал свой холод на ее страсть. Он знал, что и завтра, и в последующие дни будет приходить вновь и вновь и брать свое.
…Мягкое кресло перестало быть уютным, и дело было не в кресле или затекшем теле – дело было в пронзающих ее уколах. У нее внутри все сжималось и кололо. В груди затвердела обида, которая никак не могла выбраться. Она ее удерживала, думая, что если обида покинет ее, то и он тоже ей больше не будет нужен. А если он ее бросит, то кто тогда сможет доставить ей столько удовольствия? Кто тогда сможет напомнить ей о том, что она девочка, недолюбленная девочка? Ребенок, о котором необходимо заботиться так же, как заботился о ней ее отец, – игнорируя все ее порывы. Она просто не знала другой любви, не знала другой заботы и не могла представить, что бывает как-то иначе. А если даже какой-то смельчак показывал ей это, Она не замечала его ухаживаний и не могла оценить их по достоинству.
Он
Он торопился. Он всегда куда-то торопился. Сейчас, пробегая небольшой марафон до офиса, Он параллельно водил большим пальцем по сенсорному экрану телефона, потому что любил проводить время эффективно. Он выжимал из каждого мгновения максимум, словно боясь что-то упустить. Ему было страшно прожить день и не выполнить десятки задач, которые запланировал, будто в их завершении состояло все его счастье. Он уже понял, что это большая ошибка – класть свое время на чашу весов с делами и совсем не уделять внимания простым радостям, но все равно продолжал вести себя так же.
Он ощущал себя загнанным, как дикий зверь. Боясь пропустить хоть одну секунду в бездействии, Он забывал, что жизнь – это не только бег от задачи к задаче, но это еще и остановки. Он не осознавал, что в любой паузе жизни больше, чем в его нескончаемых делах. Он не замечал, что в промежутке между вдохом и выдохом всегда есть задержка. За шорами своих идей Он не видел действительность, реальную суть вещей.
Ему было далеко за тридцать, но выглядел Он моложе. Все его сверстники женились, а некоторые даже уже успели обзавестись потомством и развестись. Он же встречался с девушками от случая к случаю, при этом не испытывал проблем с женским вниманием. Он был высоким, смазливым и дико харизматичным. Он умел увлекать девушек своими идеями, был весьма учтив и романтичен, но длительные отношения у него не складывались: все упиралось в то, что он просто не умел любить. Он считал, что любовь посылается свыше. Что чувства приходят людям как подарок небес и что всякий, кто состоял в браке, просто счастливый сукин сын, а Он сам ни черта не сделал, чтобы быть хорошим мужем или отцом.
Когда Он оказывался в компании друзей, Он искрил, как фейерверк на День благодарения, а когда оставался один – грустил, словно у него отняли любимую игрушку. Его тоска была не разрушающей, а, напротив, доброй. Это походило на приятное воссоединение его разума с внутренней пустотой. Старые друзья встречались, и приходила она – добрая грусть.
