Последние минуты самые трудные и не выносимые, от одной мысли, что этот экипаж отвезет меня на казнь, пугает до ужаса, даже не хватает времени, что бы задуматься о прожитой грешной жизни и помолиться. В ушах звенит только, одевайтесь и выходите. Так скоро, без предупреждения, хотя бы минутку, что бы вздохнуть. Но мои руки уже зажаты в тиски и меня ведут по темному коридору, торопясь, на встречу с моей смертью. Это всего лишь суд, но мне уже кажется, что приговор уже вынесен и записка чистосердечного признания, только колет мне пальцы и эта правда сожмет петлю на моём горле.
– Не нужно слез.– Кто- то говорит, а страх пробирает до костей и мои чувства становятся не подвластными здравому смыслу, жаль, что это не разжалобит палача.
Время неумолимо ускользает, проносится с невероятной скоростью, кружа голову, а мне лишь хочется остановиться на мгновение. Ведь это моя жизнь, вот-вот кончиться, ведь, что вам до этого, я для вас только очередная грешница. Вот уже улица наполненная светом, переставшим принадлежать мне. Я улетаю прочь из этой жизни. Всего лишь на мгновенье, задержавшись здесь по чьей-то прихоти, стала не прошений гостьей, и пора уходит. Пора прощаться с этой жизнью такой не долгой. Воспоминание о ней не продлиться и больше минут десяти, хотя мне не на что было жаловаться. Но почему же именно сейчас, я вспомнила своего любимого дядюшку, идущего по берегу реки? Как давно это было. Все, что было кроме этого, уже стерлось из памяти и смылось с прибоем, омывающим его ноги.
Извозчик, оказавшийся представителем закона, в окружении офицеров из города, попросил, деревенских полисменов, заняться своими делами, так как моё расположение не в их юриспруденции. Даже я почувствовала не довольство местных господ, но вслух они ничего не возразили, передав меня из рук в руки удалились, проводив меня укоризненными взглядами. Наверняка они считали, что это что-то, да значит, но мне уже всё равно, они будут не последними поедающими меня глазами и терзающими мою грешную душу.
Ладонь офицера, горячая и крепкая, рождающая во мне спокойствие. Мне много раз приходилось слышать о людях имеющих особенный дар, быть настолько уверенными в себе, что это чувство передаётся как простуда, заражающая даже самых заядлых олухов. Словно былая кротость вернулась ко мне, позволив рядом с этим мужчиной стать слабой и беззащитной. Так странно, раньше мне не приходилось влюбляться так скоро. Но было в этом незнакомце что-то такое, что завораживало меня. Приятные черты лица, безмятежность и покрывающая его тело аура, я чувствовала её просто через его прикосновение. Он усадил меня во внутрь, где уже набились полисмены, дожидающиеся, когда подсудимая займёт своё место среди них. Но признаться честно, их количество удивляло, будто им предстояло сопровождать какого-нибудь головореза, а не простую изменницу власти.
Карета тронулась. Мне же ничего не оставалось, как погрузиться в мысли, игнорируя взгляды направленные на меня. Страх и стыд сжали горло, Боже, неужели именно так я проведу остатки своей жизни. Промокнув глаза рукавом, я старалась не заплакать снова, хотя эти джентльмены на своём веку ещё и не такое видели. Это просто одна из. Никакой жалости, ни какой пощады, так их дрессируют, мне от этого ещё больше было не по себе. Один из них не отводил взгляда от моего живота, хотя срок был слишком маленький, что бы кто-либо увидел моё положение. Он мог узнать об этом по ходу расследования, но зародыш не совсем ещё сформированный, что бы я переживала за его жизнь. Мне и в голову не приходила мысль о том, чтобы давить на жалость беременностью, ребёнок антихриста пойдёт на костёр и его мамаша тоже. Даже не смотря на то, что у него не было возможности выбрать отца.
Внезапно карета остановилась, офицеры, окружавшие меня принялись расстегивать свои мундиры. Я предположила уже начало самосуда, принялась вырываться наружу, получив в ответ только лёгкое сопротивление. Больше всего меня пугал их дружный смех, сводивший с ума. Упав на траву в каком-то глухом лесу, оглянувшись назад перед моим взглядом из кареты глядели на меня звериные не человеческие морды. Они рвали на себе одежды, освобождая волосатые тела от плена. С криком я кинулась к кучеру, он сидел, понуро, отпустив голову, что бы капюшон скрыл его лицо. Но стоило рискнуть, когда только моя ладонь коснулась его колена, я почувствовала, маленькую коленочку, словно она принадлежала девушке, но никак не мужчине. Когда кучер скинул с себя капюшон, я сразу убедилась в своей правоте. Но то, кем она оказалась, заставило меня отпрянуть назад, увидеть свою давно погибшую сестру, я никак не ожидала. Она глядела на меня пустым взглядом, словно на меня действительно смотрела покойница, даже её положение, как она сидела, как её голова была наклонена, все указывало на то, что она мертва. Позади меня раздался смех инспектора. Он стоял в паре шагов от меня, его глаза горели огнём, чье сияние виднелись даже из далека. Такое алое, что казалось, уже через мгновение из них польётся кровь.
– Дорогая. Кто как не твоя дорогая Сьюзи, должна была привести тебя на суд. Ты наверняка забыла, что случилось с твоей сестрой? Ты так и не вспомнила о ней, когда думала о своих грехах. Ты наверно и правдой решила, что она сама себя убила.
