Жила-была на свете девочка. Настоящая принцесса. Умница и красавица. Папа-король так всегда ей и говорил:
– Ты у меня умница и красавица.
И девочка всегда-всегда своему папе верила. Потому что никогда не сомневалась в его словах.
И было у девочки всё-всё, что она могла пожелать. И огромный дворец, и сад, и красивые платья и украшения. И ещё много-много всего, чему девочка могла радоваться.
Не было у неё только одного. Мамы. Потому что, как и принято в сказках, мама-королева когда-то давно, когда принцесса была совсем маленькая, покинула этот мир, оставив любимого мужа и безумно любимую дочку, одних. Пообещав, что всегда будет рядом, и всегда о них позаботится. Откуда-то сверху, с небес. Присмотрит за своей малышкой, не даст ей совершить какую-нибудь страшную ошибку.
– Но ты тоже должна стараться, – любил приговаривать папа-король своей маленькой девочке, предостерегая от ошибок, – чтобы не расстраивать меня и маму. Должна быть хорошей девочкой.
И принцесса старалась. Очень старалась быть хорошей девочкой, всегда. Не расстраивать папу, не водиться с плохими людьми и не участвовать в сомнительных приключениях.
Всегда старалась. Всегда. Даже тогда, когда стала совсем взрослой.
А потом принцесса осталась одна…
И оказалось, что расстраивать ей больше некого.
Я сделала большой глоток виски из хрустального бокала, и поморщилась, когда крепкий алкоголь обжег горло. В гостиной ещё было многолюдно, я слышала гул негромких голосов, но мне совсем не хотелось выходить к гостям. Или людей, пришедших на поминки, не следует называть гостями?
Понятия не имею, как их следует называть. А ещё понятия не имею, что делать дальше.
Сегодня я похоронила отца. Единственного близкого мне человека. И осталась одна в целом мире.
Конечно, я знала, что этот день неизбежен. Отец был в возрасте, в прошлом году мы отметили его семидесятилетний юбилей, и последние пару лет здоровье его подводило. Я всё это видела, переживала, но даже когда его состояние после второго инфаркта окончательно ухудшилось, верить в то, что он не справится с болезнью, не хотела. Я была достаточно поздним ребенком для отца, родилась, когда ему уже исполнилось сорок два года, и была его единственной дочерью, единственной радостью. Но папа всегда виделся мне крепким, сильным человеком, пышущим здоровьем. И поэтому его ухудшившееся состояние стало для меня настоящим ударом. Мне казалось, что всё произошло молниеносно. На моей памяти, ещё совсем недавно, отец возвращался после недельного отсутствия, с охоты или рыбалки с друзьями, горделиво басил на кухне, радуя Шуру подробностями своего отдыха и демонстрируя добычу, которую в нашем доме никто никогда не ел. И вот он уже бледный и вечно уставший, большую часть времени проводящий в своём кабинете или в спальне. А теперь его и вовсе нет.
И как мне дальше жить?
Я ведь понятия не имею, как мне жить без папы.
Кто будет заботиться о нас с Шурой? Кто будет нас поучать, наставлять? Кто будет решать все бытовые вопросы вместе с проблемами?
Наверное, в теории, я сама отлично могу справиться с проблемами. И, вообще, с жизнью и её сюрпризами. В конце концов, мне двадцать восемь лет, я давно взрослая, вот только в своей самостоятельности я не уверена… Всю мою жизнь, сколько я себя помню, за моей спиной был папа. Который решал проблемы и вопросы прежде, чем они в моей голове вообще появлялись. И я, на самом деле, чувствовала себя принцессой. Счастливой, улыбающейся девочкой с огромным бантом на голове.
А теперь я кто?
Я бросила угрюмый взгляд на своё отражение в стекле книжного шкафа. Сидела на широком подоконнике отцовского кабинета, поджав ноги к груди, и пила отцовский дорогущий виски. Ему бы это точно не понравилось.
Но папы больше нет. Последние три дня эта мысль меня буквально преследовала. Не давала дышать. Папы больше нет.
Как такое, вообще, может быть?
Дверь кабинета приоткрылась, я голову повернула, увидела, как Шура боком проскальзывает внутрь. На несколько секунд гул голосов в гостиной стал громче, но Шура тут же дверь за собой прикрыла. И я смогла сделать вдох. Под рой чужих, неясных мне слов, у меня остановилось дыхание, стало больно и неприятно.
Шура, или Александра Константиновна, хотя так мы к ней никогда не обращались, сколько я себя помню, служила в нашем доме экономкой. Хотя, по факту, была и няней для меня, и шеф-поваром для моего отца, потому что он обожал Шурины кулинарные способности, и управляющей в нашем большом доме она была. В общем, Шура являлась настоящей домоправительницей, и в правах её никто никогда не ограничивал. Хотя, она, являясь женщиной покладистой, никогда их особо и не отстаивала. Шура всегда была всем довольна, всегда проявляла заботу и участие. Отец говорил, что Шура – душа нашего дома. А отец всегда и во всём был прав.
Шура вошла в кабинет, остановилась, смотрела на меня, после чего печально вздохнула. Прошла к отцовскому письменному столу, смахнула с того по привычке невидимую пыль.
– Не выйдешь к ним? – спросила она.
