– Эй-эй! – Детский голосок переливается, как звон колокольчика. – Есть такая старинная игра: «Приходи». Знаешь?
Я верчусь на месте, пытаясь понять, откуда раздаётся голос. Бесполезно, кругом сплошная стена тьмы.
– Кто здесь? – Я кричу во всё горло, но мой голос еле слышен. Такое ощущение, что темнота поглощает его.
– Эй-эй! Есть такая старинная игра… – Теперь невидимый ребёнок произносит эти слова вкрадчиво, будто бы делится большим секретом.
– «Приходи?» – выкрикиваю я. – Да, знаю!
– Эй-эй! – Голос будто не слышит меня. – Есть такая старинная игра: «Приходи». Знаешь?
– Да знаю я!
– Эй-эй! – Снова заводит голос, и я понимаю, что слышу его не в десятый, не в сотый, и даже не в тысячный раз. Я заперт в этой темноте уже много лет. И всё это время невидимый ребёнок спрашивает у меня одно и то же. Только я постоянно забываю об этом.
Стоит прийти осознанию, мной овладевает паника, а голос невидимки начинает сводить с ума.
– Эй-эй! Есть такая старинная игра: «Приходи». Знаешь?
– А-а-а! – Вцепившись руками в волосы, я истошно воплю и…просыпаюсь.
Я в лекционной аудитории, и все взгляды прикованы ко мне. Профессор смотрит настороженно: кажется, он не сердится, скорее напуган.
– Ты так страшно сейчас орал, – шепчет рыжеволосая девушка, сидящая рядом со мной. Словно из тумана в памяти всплывает её имя, вернее, прозвище, которым я её всегда называю: Лиса. Мы знакомы с детства, сперва были просто друзьями, а вот теперь встречаемся. Её прозвище тоже пришло из тех лет, когда мы были партнёрами по бесчисленным шалостям и проказам. Нам нравилось представлять себя эдакой командой особого назначения, поэтому мы придумали секретные позывные, переиначив свои имена на «звериный» манер: она – Лиса, я – Кот. Даже теперь, когда детства давно позади, мы продолжаем называть друг друга так.
– Прости, – нарочито беспечно отвечаю я. – Просто кошмар приснился.
– Всё тот же? – обеспокоенно спрашивает Лиса.
Я не успеваю ответить – профессор делает нам замечание, – просто киваю и зарываюсь носом в конспект. Лиса тоже утыкается в свой, и наш разговор прерывается.
– Знаешь, – возвращается к нему Лиса после лекции, когда мы сидим в столовой, размазывая по тарелкам не слишком-то аппетитный обед, – я тут подумала… Голос из твоего сна ведь детский, да?
Отвечаю ей кивком.
– Тогда, может быть, это кто-то из старых знакомых? Кто-то, с кем ты общался в детстве. Так ведь бывает, когда, вроде, забываешь что-то, но оно сохраняется в подсознании и вылазит в какой-то момент.
– Всё может быть. Надо будет полистать старые фотки.
– Вообще я уже полистала… И нашла кое-что интетесное… – Лиса шарит рукой в рюкзаке и кладёт передо мной распечатанное фото. – Вот. Знаешь, кто это?
На фото запечатлены трое. Посредине стою я, справа от меня – Лиса, а слева – незнакомая девочка с длинными светлыми волосами. Всем на вид – лет по семь-восемь.
– Так знаешь, кто это может быть? – повторяет вопрос Лиса.
Я внимательно вглядываюсь в лицо девочки, но не могу вспомнить ни имени, ни каких-либо других деталей. Однако при взгляде на неё меня охватывает странное чувство: как будто грядёт что-то страшное и неизбежное.
– Нет, – качаю головой, – без понятия. И кто это?
– Я тоже не могу вспомнить. Но когда смотрю на неё, у меня ком к горлу подкатывает.
Чувствую то же, что и она. Но волновать Лису не хочется, поэтому выдавливаю улыбку и с наигранной беззаботностью говорю:
– Наверное, организм пытается выдавить из себя отраву, которую готовят в нашей столовке, вот она и встаёт комом в горле.
Обычно, когда я выдаю что-то такое во время серьёзного разговора, Лиса фыркает и закатывает глаза, но сейчас её лицо остаётся серьёзным.
– Мама тоже не знает, кто это, – после паузы продолжает она.
– Может, кто-то, кого мы все раз в жизни видели, когда эту фотку делали? Дальняя родственница кого-то из знакомых, например.
– Если это кто-то чужой, почему мы показали ей наш штаб? – Лиса указывает на дерево за спинами детей на фото, и я только теперь замечаю, что это дуб, в дупле которого у нас в детстве была секретная база.
– Может, она сама за нами проследила, – пытаюсь найти причины.
– Может и так, но… – Лиса опускает глаза на фото, но тут же взволнованно поднимает их на меня. – Я хотела проверить, нет ли этой девочки на снимках, которые мы не оцифровывали, и стала искать свой старый фотоальбом. Его нигде не было, и я спросила у мамы, где он. И оказалось, что его уже много лет, как нет. Она сказала, что когда мне было десять, мы с тобою куда-то сбежали ночью. Я пропала на несколько часов, а когда вернулась, вела себя очень странно: ни с кем не разговаривала и была чем-то сильно напугана. Это продолжалось несколько дней, а потом ни с того, ни с сего меня будто прорвало: я визжала, бросалась на стены и кричала что-то вроде: «Она меня не простит!», «Она заберёт меня с собой!»
– Кто, «она»?
– Не знаю, – качает головой Лиса. – Но мне почему-то кажется, это связано с девочкой на фото. Мама сказала, что во время той истерики я сожгла фотоальбом.
– А сама ты что-нибудь помнишь?
– Вообще ничего. Но когда смотрю на эту девочку…
Она сглатывает с таким заметным усилием, будто в горле действительно ком стоит.
