Великих сражений не ценит солдат,
И я не мессия, и ты не Пилат.
Мы избежали славы искус,
И ты не Понтий и я не Исус.
Диана Н. Шарапова.
– Беда в том, что я не знаю, чем это кончилось. И кто виноват. Я не знаю, не спрашивайте.
– Так и не знаете?
– Нет. Я должен был спросить. Всё до мельчайших подробностей. Как человек, а не для сценария.
– Разве можно было спрашивать тогда? Это не этично.
– А теперь я ничего не знаю. Только догадываюсь. Но моя фантазия слишком причудлива. И слишком мрачна.
– Почему вы так думаете?
– Ну всегда так было.
– Когда?
– Не знаю. Да, надо было спросить. Если бы я был поумнее и мог задать правильные вопросы.
– Забудьте, это старая история.
– Старая. Но может она и повторяется в моей жизни. А может так не бывает. Чтобы повторялось. Врут они всё про закольцованные сюжеты.
– У кого как. У вас всё проще, чем вы думаете.
– Или я слишком наивен.
– Ну, да. Как это: мрачная фантазия и наивность. Не сочетается.
– Как у Гоголя.
– А почему не Лермонтов?
– Гоголь из меня может и так себе. Хотя профиль похож. Лицом он был похож на птицу.
– Пф! Смешно. Птица. Ворона, что ли?
– Внешнее сходство ещё ни о чём не говорит. Замёрзли? Возьмём чаю.
Два часа я дышал воздухом в тени высоких лип. Если бы не пыль и пробки на дорогах, польза здоровью несомненная. По рекомендации в памятке доктора платной клиники. Бесплатно можно только три дня в очереди посидеть, Ралиф это понимает. Умом, а как же тогда вещи на осень купить и зубы долечить. Мне зарплата всё позволяет, таких проблем не имею. Чай в пластике раскалённый, ладошки греть хорошо, а внутри-то пакетик. Дерут 150 рублей ни за что. Ворона стащила стаканчик с логотипом, выбрала целый без трещинок и не мятый. Летит не торопится, важная такая. Смешная. А мы двое не лучше. Сидим с безруким безумцем в сквере у фонтана. Надеемся стать топовыми сценаристами за лето.
Большую скамью недавно крыли лаком, на улице Ленина в сердце города.
Хотя, если верить местным журналистам, у железнодорожного вокзала за пол десятка остановок отсюда тоже центр. У круглой площади рядом с дворцом ближе к нефтеперерабатывающему заводу ещё один. И далеко не последний. Торкунов шутит, очагов активности в больном шизофренией мозге столько же. Бывшему пациенту лучше знать. По нему, правда не скажешь. Выглядит несколько щеголевато даже, только сутулится. Говорит, что любит Хармса, но полосатые гетры не носит. Синих волос тоже. Не выделяется в толпе. Болтает только без умолку.
Шум в кафе помешал бы фиксировать разговор каким-нибудь секретным сотрудникам, заметил он в шутку. Если и так, то что? Показал на своём телефоне, где у меня диктофон. На его кнопочном устройстве тоже есть.
– Что ты узнал? – Потребовала отчёта Лилия Торкунова, старшая сестра.
– На первый взгляд бесхитростный взрослый ребёнок.
– Да-да, конечно. – Язвительная улыбка точь-в-точь как у Ралифа.
– Стоит понаблюдать. Неизвестно на что он способен. – Повторил я прошлый приказ.
– Зачем нам это знать? – Переспросила заместитель директора крупной сети аптек.
– Не следит за языком, уничижительно выражается о верховной власти, что может доставить неприятности вашей семье.
– Он хитёр и изворотлив. Он и о семье рассказывает небылицы. Поверьте, не всё так просто. Продолжайте. Если получится сделать определённый вывод, я заплачу.
Посидеть, попить чаю, вовремя нажать кнопку запись, почему нет. В первый день запись вышла невнятной: в двух метрах гудела кофе машина.
А в третий раз это был самоанализ. Такое задание дали на курсах. Ралиф вспомнил, как врач при последней госпитализации задавал ему вопросы. Подробно, что он помнит про тот день. Да ничего такого не произошло. С самого начала. Хорошо. Он сел в автобус, чтобы поехать домой к себе. У отца за городом ему не понравилось. Сел в автобус, спросили билет, а у него не было денег. Вернее, была одна монета в десять рублей. Доехал почти до города, вышел. Собрал букет полевых цветов подальше от дороги. Почему в руках, когда он доехал до матери, были ягоды в стакане. Они вкусные, хотел угостить. Что дальше? Больше ничего. Как он доехал без денег? Сел на автобус и всё. И незаметно для кондуктора вышел на своей остановке. А психиатр боится, что убил я кого-то по дороге или что? А что, кто-то погиб в тот день? Ах, да, один маньяк, он тоже читал в газете, приносил матери цветы, когда удавалось поймать жертву. И вы думаете, что и я так сделал. Хорошо, давайте сначала. Поехал к маме, хотя знал, что ей это не понравится, нарвал её любимые полевые цветы, чтобы меньше ругалась. Нет, она совсем не была рада. Мыла пол и хотела ударить тряпкой по лицу. Так и сказала, когда я вытащил свой ключ из замочной скважины. «Вы мне верите?» – спросил он врача.
Верю ли я, Кирилл Ванецян, теперь, что всё было как он говорит. Какая разница. Пусть решает семья, не моё это дело. Своих проблем хватает в жизни. Я работаю до восьми, иногда в выходные. Что они ему сделают. В крайнем случае отправят лечиться. А на здоровье он уже жалуется.
