Из-за своей заурядности здание было практически невидимым. В нем могла помещаться большая средняя школа или, к примеру, региональное представительство налоговой службы. Неуклюжее строение из желтого кирпича – четыре этажа вокруг внутреннего дворика – ничем не отличалось от других таких же, воздвигнутых в пятидесятые и шестидесятые годы. Случайный прохожий никогда бы не взглянул на него еще раз.
Только вот случайные люди здесь не ходили. Их просто не было на этом закрытом острове в шести милях от побережья штата Вирджиния. Официально остров являлся частью Системы национальных заповедников США, и те, кто проявлял к нему интерес, узнавали, что ввиду особой чувствительности здешней экоструктуры посетители на Пэрриш-Айленд не допускаются. И действительно, часть острова с подветренной стороны служила средой обитания орликов и крохалей: охотников и их жертв, одинаково оказавшихся под угрозой истребления со стороны самого опасного хищника, человека. А вот в центральной его части, на участке площадью пятнадцать акров, среди ухоженных лужаек и холмиков расположилось совершенно невинное с виду учреждение.
Катера, подходившие к острову Пэрриш три раза в день, имели на борту опознавательный знак СНЗ, и люди, высаживавшиеся с них на берег, издалека ничем не отличались от обычных лесников и егерей. Если же к острову пыталось пристать сбившееся с пути или неисправное рыболовецкое судно, его встречали одетые в хаки мужчины с вежливыми улыбками и холодными взглядами. Вот почему никто из посторонних не мог увидеть четыре сторожевые башни и окружавший странное учреждение электрифицированный забор и задаться вопросом: а зачем это нужно?
Те, кто содержался в непримечательной во всех отношениях психиатрической лечебнице на Пэрриш-Айленде, нуждались в защите и изоляции от мира даже больше, чем зверюшки и птицы, поскольку опасность, угрожавшая им, таилась в них же самих, в их расстроенном сознании и неуравновешенной психике. Лишь несколько человек в правительстве знали о существовании заведения, предназначенного, как логично предположить, для пациентов, обладающих в высшей степени секретной информацией. Вполне естественно, что безумцев, чей мозг хранит государственные тайны, необходимо содержать в особо охраняемом месте. На Пэрриш-Айленде все потенциальные риски были сведены к минимуму. Весь персонал, как медицинский, так и обслуживающий, проходил тщательную проверку, а круглосуточное видео– и аудионаблюдение давало дополнительную гарантию от нарушения режима повышенной секретности. Мало того, как дополнительная мера безопасности в лечебнице действовала система ротации медицинских кадров: дабы избежать появления и развития личных, основанных на взаимной симпатии или чем-то еще контактов, штатные сотрудники менялись через каждые три месяца. Согласно требованиям внутреннего распорядка за каждым пациентом был закреплен определенный номер, заменявший ему имя.
Если же – что случалось весьма редко – среди пациентов появлялся такой, кто в силу природы психического расстройства или особого характера скрытых в его мозгу сведений требовал к себе особенного внимания, то его отделяли от других и помещали в изолированную палату. В западном крыле четвертого этажа обитал один такой пациент. № 5312.
Новичок, впервые попавший в палату № 4В, мог судить о нем лишь по тому, что видел: высокий – около шести футов, примерно сорока лет, с коротко подстриженными каштановыми волосами и ясными голубыми глазами, взгляд которых, напряженный и пронзительный, выдерживал далеко не каждый. Вся прочая информация относительно пациента № 5312 содержалась в медицинской карте. Что же касается состояния его смятенного рассудка, то об этом можно было только догадываться.
Взрывы, паника, крики – всякое случалось в палате № 4В, но этого никто не слышал. Беспокойные видения обретали особую четкость и реалистичность перед пробуждением, с отливом сна. Мгновения, предшествующие оживанию сознания – когда человек воспринимает только то, что видит, когда глаз еще не связан с «я», – заполнялись серией ярких образов, сплавленных воедино, точно кадры застрявшей перед перегревшейся проекционной лампой кинопленки. Душный день на Тайване: политический митинг… тысячи заполнивших большую площадь людей… освежающие порывы долетающего с моря ветерка. Кандидат в президенты на платформе, его речь оборвана на полуслове – выстрелом или взрывом? Только что он говорил – страстно, убедительно – и вот уже лежит на деревянном помосте в луже собственной крови. В последний момент он поднял голову… его взгляд устремлен на человека в толпе: чанг бизи, белого, чужака. Единственного, кто не кричит, не плачет, не бежит. Единственного, для кого случившееся не стало, похоже, неожиданностью – в конце концов он лишь присутствует при реализации собственного плана. Политик на платформе умирает, глядя на того, кто пришел из-за океана, чтобы убить его. Картина смазывается, дрожит, расплывается и исчезает в ослепительной белой вспышке.
Из невидимого громкоговорителя донесся далекий, приглушенный перезвон, и Хэл Эмблер открыл глаза.
