В начале ноября 1989 года были у меня вечером московские прозаики Валера Козлов, Роман Федичев и Анатолий Кончиц. Я в то время возглавлял созданное мной литературно-редакционное агентство «Глагол», а Козлов с Федичевым были его членами. Мы только что выпустили книгу Сергея Максимова «Нечистая, неведомая и крестная сила», сдали в типографии книги Николая Бердяева «Судьба России», сборник документов и воспоминаний «Отречение Николая II» и альманах «Глагол». Дела шли успешно, и вечер мы провели в обсуждении издательских дел. Жена Кончица оформляла альманах. Гости собрались уходить, как затрещал телефон. Звонил секретарь парткома Московской писательской организации Иван Уханов. Я был его заместителем.
– Петр, – сказал он, – сегодня секретариат был. Решили тебя предложить директором издательства «Столица». Как ты к этому относишься?
– Меня?! – удивился и засмеялся я. – Да вы что? Очумели?
– Ты подумай…
– И думать нечего! Вы тоже выбросьте из головы. Лучше Кравченко кандидатуры нет.
– Он отказался.
– Все равно, обо мне и речи быть не может…
Я положил трубку, ни на секунду не сомневаясь, что поступил правильно.
– Директором в «Столицу» предлагают, – смеясь, сказал я ребятам.
Признаться, приятно было, что мне предложили, и приятно, что я отказался.
– Зачем отказываться? Иди! – сказал Кончиц.
– На черта мне такой хомут, у нас свое издательство.
– «Глагол» – одно, а «Столица» – другое!
«А может, зря отказался? – мелькнула шальная мыслишка. – Нет, все правильно!»
Московские писатели двадцать лет добивались своего издательства, и наконец, Совет Министров СССР постановил – открыть! Теперь шли споры – кому быть директором? Говорилось о кандидатах и на заседаниях парткома, но никогда не называлось мое имя. Обычно разговор шел о Ханбекове, главном редакторе художественной литературы Госкомиздата СССР, и о Кравченко, опытном издателе. Раньше он, кажется, был директором издательства «Книга». Через два дня должен был состояться Секретариат Московской писательской организации, на котором будут выбирать директора. Себя в «Столице» я не видел ни в какой роли. Все мысли мои были заняты «Глаголом». В нем я готовил к изданию два своих новых романа. Первый вот-вот должен был появиться в «Советском писателе». В «Глаголе» же я пытался реализовать себя как издатель.
Посмеялись мы, пошутили над моей кандидатурой в директора и распрощались.
– Ты смотри это… не согласись! – сказал, уходя, Валера Козлов серьезным тоном.
– Что я, дурак! – уверенно ответил я.
А утром позвонил Виктор Павлович Кобенко, секретарь Правления Московской писательской организации, и попросил зайти к нему. Срочных дел в «Глаголе» не было, и я пообещал, зная наперед, о чем будет речь, и зная, что откажусь.
Кобенко человек грубоватый, энергичный, опытный советский администратор. Тогда еще чувствовал себя во всех хитросплетениях советской системы, как щука в озере. Это теперь он растерялся, будто в аквариум попал. Вроде бы та же вода, те же водоросли, та же тина, а куда ни ткнется – стенка. Посмотришь со стороны – та же энергия, тот же напор, та же бодрость, а приглядишься – всё невпопад, растерянность, неуверенность в правильности поступков, подозрительность – как бы не обманули. Меня он, думаю, совсем не знал до той встречи. Встречались изредка на заседаниях парткома, а разговаривать не приходилось.
В кабинете он без обиняков сказал, что у секретарей мыслишка появилась: толкнуть меня в директора. Я ответил, что уже осведомлен и отказался, и отказ свой подтверждаю.
– Ты не торопись, подумай. Сейчас мне ни согласие твое, ни отказ не нужны. Завтра Секретариат, и утром Михайлов (председатель Правления МО СП РСФСР) с тобой поговорить хочет. Иди, думай!
Я ушел, стал думать. И начало свербить: почему не согласиться? Все-таки директор государственного издательства! И работа по мне – смогу! Сил хватит!
Жена моя встала на дыбы: «Не-ет!!! Поработал в „Молодой гвардии“, хватит! Никаких издательств! В „Глаголе“ дела хорошо идут, работай! В нем ты сам себе хозяин, а в „Столице“ восемьдесят начальников будет!»
Но свербило всё сильнее. Утром я был готов.
С Михайловым разговор был короткий, я согласился. И вот Секретариат, обсуждение кандидатур на должность директора. Начали с Ханбекова, главного редактора художественной литературы Госкомиздата СССР. Секретари выступали, хвалили его так, что я краснел, вжимался в кресло, чтоб стать незаметней, клял себя за то, что притащился сюда. Стыдно будет перед всеми, когда изберут Ханбекова: мол, разгубастился я, прилетел на Секретариат, директором захотелось стать. По тому, что говорили о Ханбекове, лучше кандидатуры и быть не могло. Я и сам бы с удовольствием проголосовал за него. Следующим шел Мезинов, бывший секретарь парткома МО, хорошо знакомый всем секретарям человек. История повторилась. Его хвалили, а я вжимался в кресло. И третьего – Игоря Ляпина, бывшего главного редактора издательства «Детская литература», и четвертого – Владимира Цыбина, известного поэта, приняли на ура. Я успокоился, смирился, что директором не стану, приготовился перенести неудобство поражения. Радовало то, что почти никто из секретарей меня не знал, да и лица большинства присутствующих мне незнакомы. Очередь дошла до меня.
