Записки Марты, в которую никто не верил. (С пометкой «Не читать»)
На титульном листе единственная фраза: Простите. Я не знала, что вы здесь ни при чём.
Первая строчка в дневнике: Пишу, как помню.
Далее подпись: Марта.
Более ничего.
Дата и время описанных событий неизвестна.
Записка 1. Я совсем маленькая.
Будучи ребёнком, я запомнила лишь одно – что есть на свете Бог. Мама постоянно говорила мне, что он рядом с нами. Говорила, что он приходил к ней и помог стать смиренной и понимающей. Она полюбила Его, и Он ответил ей тем же. Я поверила ей. Искала его в кустах крыжовника, что росли в нашем саду, усыпанные ягодами переливающихся янтарём, словно мамины бусы. Или на той старой высохшей вишне, что погибла, наверное, ещё до моего появления на свет, но срубить её было некому. Я стремилась залезть всё выше и выше, ползая по её костлявым ветвям, в надежде найти Его на вершине того дерева, но, похоже, никогда не забиралась достаточно высоко. Я чувствовала, что хочу общаться с ним, ведь у меня не было друзей. А ещё чувствовала, что внутри меня растёт нечто большое и оно тоже хочет с этим Богом общаться. Я часами заглядывала в колодец и кричала туда, срывая голос, надеясь, что услышу в ответ глас Божий. Тогда мне не казалось странным, что мать не оттаскивает меня от того колодца, ведь я была совсем маленькой и могла туда упасть. Хотя, по-моему, я всегда знала почему.
Записка 2. Мне 4 года. А, может, чуть больше. Всё спутано в моей голове.
Года в четыре я залезла в курятник и перебила там почти всех курей. Так мне мама сказала. На самом деле помню, что искала там Бога. На корячках обшарила все возможные дыры, до жути перепачкавшись куриным помётом и перьями. Вероятно, на мне была и кровь, но я её не помню. А они стали кидаться друг на друга и выкалывать себе глаза. Помню, что стояла в углу и плакала, искренне не понимая, почему они так делали. Я злилась. Нет там никакого Бога!
– Ты не найдёшь его в курятнике! – Остервеневшим голосом нравоучала мать, когда колотила меня палкой за эту проделку. – Бог в курятнике!? – верещала она истерично, то похохатывая, то нанося мне новый удар. Мне было очень больно за ту попытку отыскать Бога. Вообще у неё всегда была тяжёлая рука, и я предпочитала больше общаться с колодцем, нежели с матерью.
А потом была девочка и кажется, звали её Вика. Точно сказать не могу, но помню её каштановые кудрявые волосы и вечно перемазанное какой-то грязью лицо. Мы ходили с ней, в тот, что за домом лес и всегда крепко держались за руки.
Когда мы только познакомились, я сказала ей, что меня любят все животные на свете. Она не поверила мне вначале, и мы пошли в лес. Когда нам навстречу повылезали белки и ежи, она испугалась их. Да и они её тоже. Принюхивались и подкрадывались к ней медленно и осторожно. Они никогда не вели себя так раньше, когда я была одна, даже если в руках моих не было еды, но всё равно стремились ко мне и любили меня. Я их любила тоже. Они лучше, чем мама.
Записка 3. День, когда я впервые увидела смерть.
А потом была кошка с перебитым хребтом на проселочной дороге. Ей отрезали хвост. Я видела. Он валялся рядом. Понимала ли я тогда, что с ней случилось? С этой кошкой. Нет, наверное. Просто больно вдруг стало, так же как и ей. Помню, что визжала, когда бросилась к ней и прижала к груди её пыльное истерзанное тело. Она заверещала, как разъяренный зверь. Мне не было страшно, и был свет, что внутри меня. Вика испугалась. До сих пор не знаю, что она тогда увидела, но в воспоминаниях живёт момент и облачка пыли от её ног, когда она убегала.
Я думала, она любит меня. Я её любила.
Это случилось недели две спустя, мне кажется. Шёл мелкий дождь. Мама надела на меня скрипучий плащ, и мы с Викой отправились гулять всё по тем же лесным тропинкам. Мне вдруг стало плохо, как тогда, когда был колодец. Наша речка называется Жане, и мне помнится, будто я падаю в её холодные воды, захлебываюсь, а потом блюю какой-то чёрной жижей. Вика стоит на деревянном мостике, по бокам которого растёт высокий мохнатый камыш, и я перед ней. Она говорит:
– Смотри, какая птица. – Указывая пальцем куда то в серую затянутую облаками высь и приближается ко мне. У неё что-то в руках. Что-то холодное и твёрдое.
– Где? – спрашиваю я.
Она уже занесла руку для удара. Маленькая девочка семи лет, ещё даже не наученная, как следует ухаживать за собой, с серыми от грязи лиловыми лентами, вплетёнными в её растрёпанные косички. Эта девочка – моя подружка, собирается убить меня, понимаю я. Монотонное кваканье лягушек под мостом прерывается, и я чувствую это – как её маленькая ножка в грязно-жёлтых туфельках, которые она так любила, спотыкается о деревянный настил. Теперь она летит на перила лбом, словно бык на красную тряпку. Затем глухой удар. Она даже не вскрикнула, но разжала руку. Я вижу, как катиться по мостику камень, медленно, словно время пытается остановить его падение. Камень, которым она собиралась пробить мне голову. Зачем!??? – громко думаю я, и оно снова приходит. Я не могу остановить тот камень, но могу сделать больно и делаю. Слышу хлопанье внизу под мостом. Думаю – что за звук? Потом понимаю. Это полопались лягушки. Я не люблю лягушек. Я оставляю её там, на мосту. Она мне больше не нужна. Не хочу. Предательница.
