Обними меня, уставшую, грешную…
Обними меня, уставшую, грешную,
С открытым сердцем к тебе – как на исповеди.
Словом твоим, как бы случайно-насмешливым,
Помоги в искушении выстоять.
Имя твоё со слогом солнечным
Сквозь годы в пути мне – заревом.
Когда от боли хочется выть по-волчьи,
Имя твоё шепчу в печали я.
Странные годы, лихие моменты вечности,
Когда, теряя себя, в глупости своей упрямствую,
Именем со слогом солнечным сердце лечится,
После катарсиса насыщается благостью.
Тихую, смиренную, обними меня —
Под руками твоими покорную,
Звуком и светом твоего имени
Озари мне дорогу неторную.
И ныне, отряхиваясь от былых горестей,
Как ни склониться к тебе в благодарности!
Хочется воздавать тебе честь пО чести,
Да святится имя твоё – светлое, славное!
Повело от тебя поволокою…
Повело от тебя поволокою —
Волоокою далью далёкою;
Пролетел листопад ланью палевой,
По полям распластанным заревом.
Отмахнуло крылом с переливами
Ласку глаз под закатами длинными;
Отлетело светлое, сладкое,
Отболело сердце догадками.
По веленью великой волшебницы
Истекло время и еле теплится.
В лоне – отблеском блики пламени,
И от фальши уже ль не устали мы?
Разлинует ладони Солнышко,
До ближайшей весны спрячет зёрнышко.
Повело-развело переулками,
И шаги уходящего гулки…
И хотела бы, да не могу
Не пленяться тобой, не путаться в мыслях,
Не думать о тебе, взрывая тишину
Росчерком карандаша быстрым.
Писать. О тебе. Опять.
Даже в пустоте твой образ отыскивая,
Заполняя стихами тетрадь:
Тяжёлыми, светлыми, неистовыми,
Разными – но о тебе неизменно,
Хоть отзвуком, полунамёком.
Закрывшись от всех одеялом толстенным,
Шептать Солнцеимя, когда одиноко;
Когда светом полнится сердце,
Когда ум пребывает в покое;
В лучах его привычно греться,
Переполняться опять тобою.
И как-то уже не хочется
Независимой от тебя быть, неверною,
И, пряча своё одиночество,
Свободной рисоваться стервою.
А лицом бы в твои руки зарыться,
Губами к коже приникнуть украдкой,
Точно пологом – светом твоим укрыться.
Храни тебя Бог, мой сладкий!
Закипала ли волной
Под его руками,
Говорила «милый мой»,
Да о нём – стихами.
Обнимала ли его —
Всё казалось мало,
Накрывало с головой,
Словно покрывалом.
Говорила ли ему,
Что от него светлее,
И качала тишину,
В нежности хмелея.
Говорила и скажу
Сотни раз, наверное:
На растущую луну
Да на полночь верную,
На вечернюю зарю,
Утро предрассветное —
Через годы я храню
Солнцеимя светлое.
Мне хочется, хочется
до дрожи в коленях,
до кома в горле,
до боли в пальцах
Приникнуть к тебе,
Раскинуться пеной;
Из сердца исторгнуть;
Словно на пяльцах
Вышить на стенах
Светлое,
лёгкое,
Солнцу подобное,
Полное зарева,
Самозабвенно
Исторгать ковкое,
Губам удобное,
Ясное в мареве
Имя твоё…
Да, есть у меня странный маленький демон,
Карманный, почти безобидный:
Днём тихо сидит и не просит он хлеба,
Не слышно его и не видно.
Он дремлет, свернувшись клубочком уютным,
К полуночи сил набирая.
И я б не сказала, что очень он мудрый,
Но сила в нём скрыта иная.
От века в цвет крыльев вороны укутан,
Послушен негласным законам,
Он будет скрываться во тьме бесприютной,
Пока Солнце на небосклоне.
С закатом же меркнет и под образами…
И вот, под покровами ночи
Потянется он, подмигнёт мне глазами
И скажет: «Соскучился очень!
Пора и за дело. Отложим молитвы,
Тебе я принёс вожделенье —
И ныне и присно, как лезвием бритвы,
Пути отсекать к просветленью.»
И в тысячный раз за мгновеньем мгновенья
Сольются в немыслимой жажде…
Но знаешь, особое есть упоенье
Тебя в искушеньи возжаждать!
Ты загрустил. И вряд ли обо мне…
Ты загрустил. И вряд ли обо мне…
Наверное, на сумеречном ложе
Другую греешь ты, всего верней,
Что на меня она ни капли не похожа.
Наверное, красивее, чем я,
Умнее, и конечно же, моложе.
А у меня – морщинки и семья,
Да и характер мой тяжёл и сложен.
Ты, вероятно б, счастлив с нею был
И, верно б, в радости дожил до гроба,
Но нет, ты никого бы не любил,
Так как меня: мы знаем это оба.
И нет во мне ни боли, ни тоски,
Сомненья или ревности гнетущей.
А это – просто глупые стихи,
Разминка перед сном грядущим.
Ты снова исчезнешь, когда твой сосуд переполнится мною,
Когда даже солнце отбросит печальную тень,
И отблески неба багровою вспыхнут зарёю,
И в розовой дымке потонет угаснувший день,
И станет темней даже самая звёздная полночь…
Я выйду из дома, умоюсь росой луговой,
Глотну из раскрытых ладоней полынную горечь,
Разденусь, вдохну запах трав… И стану другой…
Я сану собакой – той, что караулит остывшие угли.
Их вновь не разжечь (никому подойти не даёт),
Я стану собакою, той, что сидит, стиснув зубы
И ждёт, что когда-нибудь снова хозяин придёт.
И если сосуд твой опять без меня оскудеет,
Ко мне ты придёшь – за скитанья тебя не виню.
Собака, поджавшая хвост, свои угли согреет,
И тихо поднявшись, хозяина пустит к огню.
Словно вычурное кружево,
Сны свои развешу бережно:
Мне приснился нынче суженый,
Облачён в одежды снежные.
Белым пологом укутанный
В мягких лапах снежной заверти,
Протянул он свою руку мне,
Приняла – словно на паперти.
И стояла – уж не прежняя —
