Круг – самая совершенная фигура. У меня этих круга целых два. И я качу на них, как пел мультяшный кот Леопольд, куда хочу. Свобода от расписаний и цен на билеты, свобода от предназначенных машинам шлагбаумов и бензозаправок. Свобода, покупаемая ценой многочасовых духовно-физических упражнений. Монотонное движение педалей, мантра дальних и недальних дорог. Все зависит от тебя. И ничего – от расписаний и цен. От тебя – и посылаемых тебе твоим велосипедным богом дождей и зноя, вонючих грузовиков и острых предметов. Ты сам волен распоряжаться своим временем и силами. И это время – замечательное время, чтобы подумать о многом, обо всем том, но что при обычной жизни времени всегда не хватает.
До работы был час пятнадцать. Но иногда он самопроизвольно растягивался до часа сорока. Пять минут до остановки, десять до метро, далее девять станций с двумя пересадками – пусть каждый перегон по три минуты и столько же на переход – 33 минуты, и еще две остановки или десять минут пешком. Итого: 5 + 10 + 33 + 10 = 58 минут. Но меньше часа пятнадцати – никак. Введем поправочный коэффициент 1,25. Будем умножать на него рассчитанное время и получать реальное. В дальнейшем он нам очень пригодится.
Маршрутов с моей остановки много, но ходят автобусы косяками, как колонны военных в Чечне. Замыкающие автобусы почти пусты – на них пассажиров не хватает. Первые берутся с боем. Мне кажется, наши люди очень трудолюбивы, потому что так лезут в автобус и толкаются локтями и висят на подножках! И для чего? Чтобы попасть на работу. Еще хватает у кого-то бесстыдства утверждать, что наш народ ленив.
– Что вы пихаетесь!
– Я не пихаюсь!
– Молчите!..
– Сама молчи, овца!
Автобус заводит хорошо. В метро после него уже легче. Главное – попасть в вагон. Иногда поезда приходят и бессмысленно, как рыбы, открывают и закрывают двери: никто не выходит и никто не может зайти. Если только с разбегу – и сразу ухватить кого-нибудь из стоящих там за бок или за плечо, чтобы не выпасть обратно.
В вагоне накатывает сонливость и можно досмотреть продолжение прерванного будильником сюжета. Держаться за поручни – излишне.
На переходах вспоминаются майские и ноябрьские демонстрации, куда в детстве брал меня отец. Скорее даже ноябрьские, по выражению лиц. Мы колышемся волнами из стороны в сторону, стойко держась намеченной цели. В такие моменты я чувствую, что мы едины. Чувствую гордость. Это происходит в каменной трубе в нескольких десятках метров под землей.
Все это мне вспоминается теперь со злорадством и без особой ностальгии. Как глупая детская игра, в которой, понимаешь с возрастом, выиграть нельзя, но забавно смотреть, как в нее играют другие.
Был и другой вариант – в институте, при окончании, предложили работу за городом, с Курского вокзала. Один раз я туда ездил.
Но руководству и дела не было. В результате я остался один в отделе, где по штатному расписанию должно быть пять человек. Еще приходил, конечно, два раза в неделю Антон.
Я ничего не успевал. Обеденного перерыва как такового не было, я убегал на пятнадцать минут в столовую. Приходил в девять, уходил не раньше семи.
Все жаловались на плохую работу отдела, я везде, где можно, говорил, что мне необходим хотя бы еще один человек. Мне отвечали, что у меня есть Антон, и мне не хватало совести каждый раз напоминать, что он бывает только два дня в неделю. Самое поганое, у меня не получалось хорошего контакта на самом верху. Уж так заведено, что для хорошего контакта нужно постоянно мелькать перед глазами, чтобы тебя видели. Это хорошо получается, если ты начальник отдела: поручаешь работу другим – а сам идешь мелькать.
Мелькать не так просто. Нужно постоянно сидеть в приемной на диване и ждать, пока главный либо придет, либо освободится. Еще нужно быть приятным и полезным секретарю, что руководит круговоротом посетителей. Однажды с отчетом я просидел полтора часа и узнал, что он уехал.
Так что контакта не было. Зато он был у других. Догадываетесь, у кого?
А с другой стороны – кто я такой? И не начальник, и не исполняющий обязанности. Никто меня не уполномочивал никого заменять, и никто не возлагал на меня никаких дополнительных функций.
Я пришел и ждал Костину – старую домашнюю бабушку, как та, что на пакете с молоком. Она работала здесь неизвестно сколько лет и, наверно, не представляла свою жизнь без этих стен. Сидел в ее кабинете и ждал. Рассматривал грамоты за годы безупречной работы на госслужбе. В соседней комнате монотонно била по клавиатуре секретарша Аня. Мне очень нужна была Костина, и я был рад, что ее нет. Я мог с чистой совестью просто посидеть. Немного тянуло в сон.
Каждый, конечно, решал сам, сидеть ли здесь или идти куда-то еще.
Но был и разряд таких людей, которые стремились сюда попасть. Откуда они приходили, сказать сложно, вряд ли со стороны. Кто-то их приводил. Они были неплохо одеты, например, в темные костюмы с узкой светлой полоской. Их лица были серьезны, даже если их брали на невысокие должности. Зачем этим обеспеченным людям надо было приходить и устраиваться на небольшую зарплату? И почти сразу же они начинали крутиться около кабинета Т. П.
