Читать онлайн полностью бесплатно Виктор Шкловский - Повесть о художнике Федотове

Повесть о художнике Федотове

Над книгой о художнике П. А. Федотове В. Шкловский работал в 1934 году. В 1936 году, на обсуждении рукописи в издательстве «Советский писатель», В. Шкловский говорил, что он «писал книжку три раза», и пояснял ее исторический замысел: «Я понял отчаяние Федотова, Пушкина, Гоголя как отчаяние эпохи.

Книга издана в 1973 году.

Москва детства

Передовые люди не те, которые видят одно что-нибудь такое, чего другие не видят, и удивляются тому, что другие не видят; передовыми людьми можно назвать только тех, которые именно видят все то, что видят другие (все другие, а не некоторые), и, опершись на сумму всего, видят то, чего не видят другие, и уже не удивляются тому, что другие не видят того же.[1]

Н. В. Гоголь

Прошел грозный 1812 год; сгорела деревянная Москва, обуглились в ее садах деревья. Высокие, украшенные изразцами церкви закопченными стояли среди пустырей.

Кремль и со взорванными стенами, и с полуразрушенными башнями возвышался над городом. Рядом с колокольней Ивана Великого рухнула пристройка; колокольня как будто еще выросла – задымленная, лишенная креста. На широкой черной площади, около полуразрушенных кремлевских стен, среди гари пестрел куполами храм Василия Блаженного.

Но заново строили университет, крыли железом барские дома, восстанавливали башни Кремля, собирали бумаги, разбросанные взрывом Арсенала.

Москва строилась.

Из далеких походов через Триумфальные ворота возвращались войска.

Снова зацветали опаленные, местами засохшие, сады, вокруг них строили новые заборы; на Москве-реке стояли суда, нагруженные хлебом и дровами.

По старым дорогам возвращались люди в Москву, возводили дома на старых местах. Новая, послепожарная Москва не была похожа на старую! Она была непохожа своей новой гордостью, тем, что она видела весь мир и мир ее видел.

Москва сгорела и построилась, над ней снова засверкали купола. Они как будто засветились неугасшим пожаром.

В Москву со всех сторон тянулись люди и оставались в городе. Был обычай хоронить человека в Москве на кладбище у той заставы, через которую он вошел в великий город.

Так Москва и в жизни человека, и в смертный его час связана была с бесконечной Россией – с русскими полями, лесами, огородами, спокойными реками…

Андрей Илларионович Федотов был суворовским солдатом, сражался с турками, ходил на приступы и участвовал в военных походах; уволен был с офицерским чином.

Пришел Андрей Илларионович с войны не один, а с молодой женой-турчанкой.

Вышел в отставку с военной службы и начал служить по гражданской. Овдовел. Опять женился. Служба шла – Андрей Илларионович впоследствии получил при отставке чин титулярного советника.

Построил домик. Домик сгорел в 1812 году. Андрей Илларионович опять построил там же, в местности, которая тогда называлась Огородниками, около церкви Харитония, что стояла у Мясницких ворот.

Здесь и родился в 1815 году у него сын Павел.

Большие облака плыли над маленькими домами, над каменными сквозными колокольнями.

Затейливые вывески висели на углах.

Здесь улицы не мели и траву не вытаптывали.

Про старую Москву говорили, что это не город, а собрание городов: все, опоясанное кольцом бульваров, могло быть названо столицей; обширный Земляной город похож был на город губернский, а дальше шли уездные городки, слободы, посады и села.

На окраинах Москвы стояли дома среди полей и фруктовых садов, с разливом нечистых и небыстрых речек.

Москва зарастала, затягивалась заборами, садами, огородами.

В Огородниках редко стояли дома с гербами на фронтонах, с каменными воротами, на которых красовалась надпись гордая и спокойная:

«Свободен от постоя».

Это значило, что хозяин дома человек большой и к нему солдат на постой ставить нельзя.

Больше здесь было домов людей нечиновных.

В палисадниках таких домов – веревки, на веревках разноцветное полосатое и цветастое белье.

Такие дома от постоя свободны не были.

Внутри домов, свободных от постоя, стояли мебели красного дерева, обитые штофом, или, по крайней мере, мебели со спинками, обитыми штофом, и с сиденьями, обитыми материей подешевле, но под цвет.

В домах, несвободных от постоя, были тростниковые стулья и на окнах разрасталась заграничная новинка – цветок герани. На стене деревянные часы с узорчатым циферблатом, в простенке между окон – ломберный стол с покоробленной верхней доской, у двери, расписанной под красное дерево, высокий шкап, на шкапу гипсовые зайчики канареечного цвета с красными ушами и деревянный большой, раскрашенный по форме солдат.

Павел Андреевич Федотов родился в таком весьма небогатом доме; отец его, офицер из солдат, чин имел ничтожный.

Детство Павла Федотова прошло тихо, жизнь вокруг него текла обыкновенная, разве только отличалась от обычного тем, что все дома кругом были новые, выкрашенные по-разному, но почти всегда с зелеными ставнями.

На Москве-реке стояли плоты, и вечерами видны были по всем берегам огни – то плотовщики варили кашу. Пахло свежим деревом, как будто строили тысячи кораблей.

Дома Андрей Илларионович Федотов ходил в старом турецком халате, повязывая шею шелковым платком. Утром в будни надевал длинное пальто, цилиндр и, стуча кожаными калошами по деревянным мосткам, шел на службу. И непохоже было, что этот низкорослый человек ходил когда-то через перевалы Альп.

Отец часто возвращался домой сердитым. За ним сторож нес иногда одну, а то и две пары сапог в руках: сапоги эти, перевязанные бечевкой, скрепленной казенной печатью, принадлежали нерадивым или нетрезвым писцам. Писец без сапог оставался ночь на службе – переписывал, подшивал старые дела; если работа к утру была выполнена, то виновный получал сапоги обратно вместе с суровым выговором.



Другие книги автора Виктор Шкловский
Ваши рекомендации