Потолок поднимайте, плотники
Однажды ночью, лет двадцать назад, когда нашу огромную семью взяла в осаду свинка, мою самую младшую сестренку Фрэнни вместе с колыбелькой и прочим переселили в комнату, по всей видимости лишенную микробов: в ней я проживал со старшим братом Симором. Мне тогда исполнилось пятнадцать, Симору – семнадцать. Часа в два меня разбудил плач нашей новой соседки. Несколько минут я полежал бездвижно, не вмешиваясь, послушал рев, пока до меня не донеслось – по крайней мере, так ощутилось, – что на соседней кровати зашевелился Симор. В те дни мы на тумбочке между кроватями держали фонарик – на крайний случай, который, насколько мне помнится, никогда не выпадал. Симор этот фонарик зажег и выбрался из постели.
– Мама говорила, бутылочка на плите, – сообщил я.
– Я ей давал недавно, – ответил Симор. – Она не голодная.
В темноте он дошел до шкафа и поводил лучом взад-вперед по стопкам книг. Я сел на кровати.
– Что будешь делать?
– Думал, может, ей что почитать, – ответил Симор и взял книгу.
– Да ей же десять месяцев, елки-палки, – сказал я.
– Я знаю, – ответил Симор. – У них есть уши. Слышать они умеют.
Историю, которую Симор читал той ночью Фрэнни при свете фонарика, он очень любил – то была даосская история. До сего дня Фрэнни клянется, что помнит, как Симор читал ей:
Князь Цзиньский Му[1]сказал Бо Ло:
– Года твои преклонны. Есть ли у тебя такие сородичи, которым я могу доверить поиск лошадей?
Бо Ло ответил:
– Хорошего коня можно выбрать по общей стати и виду. Но превосходный конь – тот, что не подымает пыли и не оставляет следов, – есть нечто эфемерное и мимолетное, он ускользает, как воздух. Таланты же моих сыновей вообще залегают на плане пониже: сыновья мои способны по виду опознать хорошего коня, но не сумеют опознать превосходного. Однако есть у меня друг, некто Цзю-фан Гао, торговец топливом и овощами, кой в том, что касается лошадей, ничем не уступит мне. Прошу тебя, повидайся с ним.
Князь Му так и сделал, после чего отправил торговца на поиски скакуна. Три месяца спустя тот вернулся с известием, что скакуна отыскал.
– В Шацю, – добавил он.
– Что за конь? – спросил князь.
– О, мышастая кобыла, – был ответ. Однако за ней кого-то послали, и оказалась она вороным жеребцом! В большом раздражении князь послал за Бо Ло.
– Этот твой друг, – сказал он, – которому я поручил искать коня, все перепутал. Да он не способен даже определить пол и окрас животного! Что вообще он может знать о лошадях?
Бо Ло удовлетворенно вздохнул.
– Неужто он ушел уже так далеко? – вскричал он. – Ах, тогда он равен десяти тысячам таких, как я. Никакого сравнения меж нами. Гао зрит духовное устройство. А удостоверившись в сути, забывает обыденные подробности; сосредоточившись на внутренних свойствах, упускает из виду внешнее. Он видит то, что хочет видеть, а не то, чего видеть не хочет. Он созерцает то, что должен, и пренебрегает тем, на что смотреть не нужно. Гао – столь умный ценитель лошадей, что способен оценить нечто превыше лошади.
Когда коня доставили, он и впрямь оказался превосходным животным.
Я привел здесь эту историю не просто потому, что изо всех сил непременно советую родителям или старшим братьям десятимесячных малышей хорошую прозу вместо соски, – вовсе не поэтому. Ниже следует рассказ о дне свадьбы в 1942 году. Рассказ, по моему мнению, самодостаточный, у него есть начало и конец, а также смертность человеческая – все в нем свое. Однако, сдается мне, я должен отметить, поскольку сим фактом располагаю, что жениха сегодня, в 1955 году, уже нет среди живых. Он покончил с собой в 1948-м, когда проводил с женой отпуск во Флориде… Хотя, несомненно, клоню я вот к чему: после окончательного ухода жениха со сцены мне так и не удалось припомнить такого человека, кого хотелось бы отправить на поиски лошадей вместо него.
В конце мая 1942 года потомство – числом семеро – Леса и Бесси (Гэллахер) Гласс, ушедших на покой артистов варьете сети «Пантажис»[2], разлетелось, как гласит нелепое выражение, по всем Соединенным Штатам. Я, к примеру, по старшинству второй, лежал в гарнизонном лазарете Форт-Беннинга[3], Джорджия, с плевритом – небольшим сувениром, доставшимся мне после тринадцатинедельной пехотной муштры. Двойняшки Уолт и Уэйкер расстались целым годом ранее. Уэйкер находился в лагере отказников в Мэриленде, а Уолт где-то на Тихом океане – либо на пути туда – со своей частью легкой артиллерии. (Мы никогда не знали наверняка, где Уолт в тот или иной миг пребывает. Переписка ему никогда не давалась, и после его смерти до нас дошло очень мало информации о нем, почти никакой. В конце осени 1945 года он погиб в Японии от невыразимо нелепого несчастного случая, какие бывают в армии.) Тяпа, старшая из моих сестер, которая хронологически идет между двойняшками и мной, служила энсином в «Волнах»
