Портрет произвел на Ингу двоякое впечатление. С одной стороны, он был восхитителен, с другой – вызывал безотчетный страх. Особенно голова, которую держала в своих изящных ручках изображенная на полотне женщина в драгоценных одеждах. У нее было лицо Инги, но иная душа, темная и таящая угрозу.
– Это нервы, – твердила себе Теплинская.
Доктор посоветовал увеличить дозу успокоительных таблеток, но медицинские методы оказались неэффективными. Тревога не рассеивалась, она нарастала. Инга с трудом скрывала от мужа свое состояние. Не имея сил бороться с дурными предчувствиями, она позвонила подруге Лиде.
Звонок застал Лидию на какой-то артистической тусовке, но та тут же все бросила и примчалась, озабоченная, готовая подставить плечо, слегка навеселе.
– Что случилось? – с порога обрушилась она на Ингу, обдавая ее холодом, густым запахом духов и водки. – Ты здорова? А Миша? Вы поссорились?
Она привыкла, что у Инги нет проблем, и, встречаясь, они обсуждают в основном сложные отношения Лидии с сыном и ее любовные перипетии. Звонок Теплинской с просьбой срочно приехать оказался неожиданным.
– Я хочу кое-что тебе показать, – сказала Инга. – Может быть, ты развеешь мои сомнения.
– Конечно, развею! А о чем речь?
– Сейчас увидишь.
Они уселись пить кофе в гостиной: хозяйка угощала подругу ее любимым шоколадом, а напротив них стоял на стуле тот самый портрет.
– Вот это вещь! – восторгалась гостья. – Дай угадаю с трех раз, кто писал. Впрочем, чего гадать-то? Домнин, его рука. Везет же богатым! – без тени зависти выпалила она. – Наверное, кучу денег отвалили?
– Миша заказал портрет к моему дню рождения.
– Царский подарок. Игорь в своем репертуаре… косит под Климта, не стесняясь. Многие обвиняют его в плагиате, но так… от злости.
– Под Климта? – не поняла Теплинская.
– Художник такой был… Густав Климт, яркий представитель эпохи модерна. Твой портрет смахивает на его знаменитую «Юдифь»… Точно! Даже голова присутствует.
– Тебя не смущает эта… голова?
– Почему она должна меня смущать?
– Ну… присмотрись к ней…
Отрогина достала очки, водрузила на нос и уставилась на картину.
– Если и может что-то вызывать недоумение, так только сходство с работой Климта, – заявила она, поворачиваясь к Инге.
– Меня совсем не то волнует.
– Что же тогда? Цена? – удивилась Лидия. – Надо было раньше думать. Домнин берет очень дорого, это всем известно.
– Нет. Понимаешь… почему вдруг он решил придать мне образ Юдифи? Да еще с этой ужасной головой в руках? Просто жуть какая-то.
– Он все портреты так пишет… с вывертом. Обожает роковых женщин, как и Климт, кстати. Для художников модерна характерен образ безжалостной холодной красавицы, а Домнин им утрированно подражает. Он постоянно на грани скандала… испытывает терпение публики. У него такой стиль – творчества, поведения. Он бросает вызов обществу. Возьми новомодных драматургов, балетмейстеров – они все стремятся чуть ли не к стриптизу на сцене. Таковы веяния времени…
– А голова?
– Что ты имеешь в виду? – опешила Лидия. – Голова – это часть образа! Чего ты к ней прицепилась? В чем прикол?
– Тебе ничего не кажется?
– Все! Хватит! У тебя воображение разыгралось. Коньяк есть? Пора выпить.
Инга принесла початую бутылку и рюмки, нарезала лимон. Разговор с подругой немного успокоил ее. Та не усмотрела в портрете ничего неприличного и зловещего. «Значит, я все придумала, – заключила Теплинская. – Становлюсь мнительной и трусливой. Доктор прав насчет гормонов. Может, у меня климакс начинается?»
Гостья изрядно набралась. Портрет словно заворожил ее, приковал к себе ее осоловелый взгляд.
– Ты гляди на эту Юдифь! – пьяно захохотала подруга, тыкая пальцем в сторону картины. – Тоже мне, добропорядочная вдова… глазки прикрыла, губки раздвинула… да у нее оргазм! Ха-ха.ха… ха-ха! Будь я проклята, если это не так! Отрубила мужику голову и… ха-ха-ха! Ха-ха…
Инга с ужасом осознала, чтó в портрете самое непристойное: не нагота, не мертвая плоть – выражение лица женщины.
– Это не я, – прошептала она. – Не я!
Лидия отсмеялась, вытерла слезы, глотнула еще коньяка и перешла на животрепещущую тему, которая была у всех на устах.
– Говорят, Никонова собственная жена ухлопала, – почему-то подмигнула она Инге. – Из ревности. Она ребенка ждет, а у беременных случаются психозы.
– Откуда ты знаешь?
– От Москвы-матушки правду не утаишь, она все вызнает!
– Ерунда… – неуверенно возразила Инга.
– А вот и нет! Мне журналист один рассказывал… а тому кто-то из полиции проболтался, будто перед выступлением жена заходила к Никонову. Что ей стоило кольнуть его отравленной булавкой и выйти, как ни в чем не бывало?
– Говорят, ему письма приходили с угрозами. Зачем жене писать письма?
– Чтобы стрелки перевести. Кто-то угрожал, потом убил, а она… не при делах.
– Да ну, глупости.
И тут Инга вспомнила о письме, адресованном Теплинскому, которое было вложено в корзину с цветами. Ее бросило в жар.
Муж посмеялся над нелепым посланием. Она, признаться, тоже не придала ему значения. И только слова Лидии заставили ее содрогнуться.
– А что было в тех письмах… ну, в которых ему угрожали?
– Толком неизвестно. В интересах следствия подробности не разглашаются. А при жизни Никонов никому про угрозы не говорил. Полагаю, он в них не верил, не хотел зря жену волновать. Мало ли полоумных на свете? Чаще всего они не опасны. Тебе ли не знать?
