Ги Сайер… Кто же вы на самом деле?
Сразу оговорюсь, иногда я называю себя по имени, как будто со мною разговаривает кто-то другой, чьи слова имеют надо мной больше власти.
Кто я такой? Вопрос вроде бы несложный, хотя как сказать…
В общем, родители у меня люди простые, обыкновенные труженики, наделенные от природы тактом и умом. Провинциальный городишко Висамбур, где у нас скромный домик с небольшой усадьбой, находится на северо-востоке Франции, буквально в двух шагах от границы с Германией.
Когда мать с отцом познакомились, никому из них и в голову не могло прийти, что им, юным и влюбленным друг в друга, отчий край[1] сулит весьма тернистый жизненный путь.
Да и не только им, но и мне – их первенцу – тоже!
В самом деле, если у вас не одно, а два отечества, то и проблем, разумеется, вдвое больше, при том что жизнь всего одна. Когда задумываешься о будущем – что предпринять? как поступить? – очень хочется, чтобы сбылось все, о чем мечтается. Не правда ли?
С возрастом, конечно, приходит понимание, что прожитые годы, по сути, сплошной разлад мечты с действительностью. Но это я так, к слову…
Детство у меня было замечательное, а вот юность не заладилась. В лучшую пору жизни, когда все так значительно и важно, когда живешь ожиданием первой любви, подоспела война, и я в свои неполные семнадцать вынужден был обручиться с нею. Разумеется, не по любви и, конечно, не по расчету! Какой уж тут расчет, если, уходя в армию, собирался служить под одним флагом, а довелось под другим, если пришлось, условно говоря, защищать «линию Зигфрида»[2], но не «линию Мажино»[3].
И все же, когда меня призвали в армию, я испытывал ни с чем не сравнимую гордость защитника отечества. Отец не раз говорил мне, что защита от недругов домашнего очага, в котором огонь испокон веку поддерживает женщина, святая обязанность настоящего мужчины.
Все правильно! Вот только война меня погубила, хотя я и спасся от снарядов.
Я не такой, как те, кто не воевал. Я – солдат, и, стало быть, другой, потому что побывал в кромешном аду и теперь знаю страшную правду фронтовых будней.
Я стал черствым, безжалостным, грубым и мстительным. Возможно, это хорошо, потому что именно этих качеств мне не хватало. Если бы у меня не было этой закалки, я на войне, скорее всего, сошел бы с ума.
18 июля 1942 года
Прибыл в Хемниц. Городские казармы привели меня в восторг. Когда смотришь на овальной формы огромное здание белого цвета, просто оторопь берет. Я попросил зачислить меня в 26-й отряд летной эскадрильи под командованием Руделя. К моему великому огорчению, опытные полеты на пикирующем бомбардировщике «Юнкерс-87» продемонстрировали мою полную непригодность для службы в воздушном флоте. Жаль, конечно! Мой отец считает, что, хотя выучка и боевое воспитание на высоком уровне во всех родах войск вермахта, все же в танковых войсках и авиации – в особенности.
Хемниц уютный город. Его красные островерхие крыши утопают в зелени. Стоит прекрасная погода, мягкая и нежаркая. В парке, который рядом с казармами, столетние липы и дубы разрослись широко и буйно, а буки, напротив, растут вверх и, несмотря на свою старость, остаются прямыми и стройными.
Время летит с бешеной скоростью. Прежде такого ритма жизни никогда не было. Каждый день что-то новое. У меня новехонькая, с иголочки, форма. Сидит на мне как влитая. Я – настоящий солдат. Меня так и распирает от гордости. Сапоги, правда, ношеные, но в приличном состоянии. Интересно, кто в них топал до меня?
На предпоследних тактических занятиях отрабатывали «наступление стрелкового взвода на долговременную огневую точку противника». Наша пехотная подготовка пока что напоминает спорт. Возле парка, на лужайке, ложимся в цепь, перебежки, атаки. В лощине у леса залегаем в высокую траву, валяемся, хохочем…
Недавно целый день шел дождь, а нас гоняли с полной выкладкой и с винтовкой в руке по мокрому пустырю. Команды «Ложись!», «Бегом марш!», пока мы не стали похожи на огородные пугала и не валились с ног от изнеможения.
Но чаще всего, разбившись по отделениям, под руководством унтер-офицеров мы маршируем на лужайке. Шагаем, останавливаемся по команде, с шага переходим на бег, с бега – на шаг, подходим с вымышленным докладом к фельдфебелю, отходим от него по всем правилам военной науки. Слова команд слышатся то там, то здесь, одновременный топот ног сотрясает долину.
Козырять, стоять навытяжку, брать на караул, поворачиваться «направо» и «налево», щелкать каблуками, терпеть тысячи придирок – разве это подготовка к подвигам?
Оказывается, строевая подготовка теперь приобретает особое значение, потому что, как сказал наш фельдфебель, внешний вид армии в военное время играет особую роль. Он вообще прочел нам целую лекцию о том, что в нынешние времена храбрость – дело неплохое, но второстепенное. Главное сейчас – умение научиться всему тому, что солдат должен знать.
Мы уже знаем назубок все существующее пехотное оружие противника, потому что недооценка врага, как заявил наш фельдфебель, большая глупость.
Я нахожусь в состоянии, которое можно определить словами: «Сдержанно счастлив». Чувствую себя прекрасно. Правда, тактические занятия и строевая подготовка выматывают до предела. За ужином буквально клюю носом. Кстати, кормят сносно, но я время от времени вспоминаю наши семейные трапезы дома. Скатерть в красную и белую клеточку… На завтрак кофе, мед, круассаны и горячее молоко.
